Георгий Кублицкий: Таймыр, Нью-Йорк, Африка... [Рассказы о странах, людях и путешествиях]

Сейчас, перечитывая египетские главы этой книги, я лучше понимаю его, а не наши преимущества. Я, к примеру, так и покинул Каир, не побывав на раскопках того же Ахетатона. Пробыв больше трех лет в Египте, я так и не выбрал трех дней, чтобы пожить в какой-нибудь арабской деревне. Очень важными мне казались текущие политические события, и я пренебрег деревней и феллахом — этой основой египетского общества. А Георгий Иванович понимал, что этим пренебрегать нельзя, выбрал время, поехал и очень интересно рассказал о египетской деревне и законах трехдневного арабского гостеприимства. А как превосходны его портреты шумной каирской улицы и рабочей, согбенной от восхода до заката, перенаселенной нильской Дельты. Как занимательны и поучительны те экскурсии в историю Египта, которые он предпринимает из залов Национального музея, с холма Цитадели, возвышающегося на окраине Каира, из луксорской Долины царей…

По десятилетнему корреспондентскому опыту я знаю, как трудно писать о загранице, в частности о Соединенных Штатах Америки, где мне долго пришлось жить и работать. Известно, что у нас разные общественные системы, разные образы жизни и проблемы, что мы, попросту говоря, живем по-разному. И вот надо зримо представить нашему человеку ту жизнь, которой он сам не жил. Надо словами нарисовать картины той незнакомой жизни, а для этого надо вживаться в нее и вырабатывать свой взгляд изнутри, который и означает понимание этой жизни, необходимое каждому пишущему о ней. И этот взгляд изнутри должен сочетаться со взглядом извне, то есть с собственной позицией советского человека, оказавшегося за рубежом. Книги, сочетающие оба эти взгляда, редки. Писателям, которые за границей бывают наездами, часто не хватает именно понимания чужой жизни, конкретности и предметности, и тогда знание и мысль уступают место туристским эмоциям, охам и ахам. А корреспонденты, подолгу живущие за границей, знают довольно много, но слишком уходят в газеты, в текучку. Многоопытность, привычность ко всему лишает нашего брата той свежести ощущений, при которой читатель как бы следует за автором в исследованиях чужой жизни, как бы открывает ее вместе с ним.

Кублицкому присущ и взгляд извне, и взгляд изнутри. У него есть знание предмета, но нет газетной заданности и назидательности, истину он ищет через живых людей. Прочтите, к примеру, увлекательный рассказ о нью-йоркской Сорок второй улице; она предстает перед нами и как социальное явление, важный символ Америки, и как конкретная улица с ее домами и оффисами, с людьми.

Заграничные, в частности нью-йоркские, очерки Кублицкого, включенные в эту книгу, очень познавательны. Прогуливаясь вместе с писателем по центральному району Нью-Йорка — острову Манхеттену, вы узнаете, что этот небольшой остров, на котором богатства, видимо, больше, чем где-либо в мире, был в свое время куплен голландцами у индейцев за двадцать четыре доллара. Приведя вас в душное чрево статуи Свободы, автор расскажет, что знаменитая эта Свобода — отнюдь не американского происхождения, что история ее началась с парижского скульптора Бартольди. Очутившись на галерее нью-йоркской биржи, вы получите сведения о механизме действия этого регулятора американской экономики.

Писателя Кублицкого всегда притягивала к себе история — история людей, городов, открытий. Разочарованный пыльными руинами Древнего Вавилона, он поведает вам о великом его прошлом. Рассказывая о сегодняшнем дне, он почти непременно оглянется назад, чтобы показать то же место, ту же страну или цель, если речь идет о путешественнике, в историческом разрезе, открыть пласты веков и десятилетий…

Мне хотелось бы закончить свое предисловие тем, с чего, может быть, следовало его начать. Я думаю, что из всего, чем природа, не скупясь, одарила этого человека, самый дорогой дар — это дар внимания к людям. Без него не было бы ни писателя, ни путешественника Кублицкого, не было бы человека Кублицкого, который достоин глубокого уважения. На страницах его книг вы найдете сотни людей. Где он берет время и сердечные ресурсы, чтобы, раз встретив человека, не порвать нить знакомства, а укреплять ее, превращая знакомство в дружбу?

В нем талант тактичного воспитателя, который мне посчастливилось ощутить на себе. Мы встречались в Каире, а потом в Нью-Йорке. Казалось бы, обычное знакомство, приятное и мало к чему обязывающее. У меня есть близкие друзья и хорошие товарищи, но именно от Георгия Ивановича получил я однажды за океаном ценное слово поощрения и напутствия. Оказалось, что и меня включил он в обширную сеть своих подопечных и за моей работой следил. А внутренний смысл его письма был в следующем: будьте, мой друг, построже к себе, поднимайте, а не опускайте планку! Как дорого слово поощрения от старшего товарища, от уважаемого писателя и человека!