Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Город как средоточие власти и государственной бюрократии, а также политически близкого большевикам пролетариата по-прежнему является культурно и социально чуждым деревне и наоборот. К рабочим относилось всего 10,4 % населения, к крестьянам и кустарям – 76,7 %, к служащим – 4,4 %, к буржуазии, торговцам и кулакам – 8,5 %. Соотношение городского и сельского населения состояло в этот период в пропорции 18:82 (37). Причем значительная часть городского населения, включая пролетариат, являлась недавними выходцами из деревни и была с ней неразрывно связана.

Экономическая отсталость государства, особенно на фоне развитых западных стран, была очевидна не только большевикам, но и всем образованным гражданам страны. Любопытствующим рекомендую посмотреть документальный фильм Дзиги Вертова «Шестая часть суши», снятый накануне индустриализации. Убедительнейшим образом показана повседневная жизнь Страны Советов вне больших городов – отсутствие элементарных путей сообщения, повсеместный тяжелый ручной труд, грязь и нищета. По сути, время застыло в XIX веке. И сравните с уровнем развития промышленности в Западной Европе – аэропланы, фордовские автомобили, металлургические заводы Круппа и т. д.

Подробнее о гонке с Западом мы расскажем в главе «Догнать и перегнать», здесь же заметим, что необходимость коренных преобразований в обществе сомнений не вызывала. К. Чуковский: «1925. 31 декабря. Читаю газеты взасос. Съезд (Имеется в виду XIV съезд ВКП(б), взявший курс на индустриализацию страны – К.К. ) не представляет для меня неожиданности. Я еще со времен своего Слепцова и Н. Успен[ского] вижу, что на мелкобуржуазную, мужицкую руку не так-то легко надеть социалистическую перчатку. Я всё ждал, где же перчатка прорвется. Она рвется на многих местах – но все же ее натянут гениальные упрямцы, замыслившие какой угодно ценой осчастливить во что бы то ни стало весь мир. Человеческий, психологический интерес этой схватки огромен. Ведь какая получается трагическая ситуация: страна только и живет что собственниками, каждый, чуть ли не каждый из 150 000 миллионов думает о своей курочке, своей козе, своей подпруге, своей корове или: своей карьере, своей командировке, своих удобствах, и из этого должно быть склеено хозяйство “последовательно социалистического” типа. Оно будет склеено, но сопротивление собственнической стихии огромно. И это сопротивление сказывается на каждом шагу» (38).

Борьба, как осознает Чуковский, предстоит нешуточная, а во время битвы важнее всего дисциплина – будь то элита или обслуживающие ее инженеры душ человеческих. Сказанное относится к одной из центральных тем идеологии советской эпохи, имеющей основополагающее значение, – вопросу о коммунистическом строительстве. Этой «святой целью», в конечном счете, оправдывались реальные устои существовавшего режима: партийная монополия на власть внутри страны, жесткое поведение СССР на международной арене. Компартия предлагала себя обществу в качестве особой политической силы, сумевшей выработать «научный» план восхождения к светлому будущему. И требовала на пути к этой общественно значимой цели всеобщей самоотдачи, сплоченности и жертвенности.

Следует помнить, что в то время молодое государство находилось в абсолютном одиночестве. Советский Союз рассматривался либо как белое пятно на карте мира, либо возможный объект завоевания для эксплуатации природных ресурсов. Идея крестового похода на коммунистический Восток была весьма привлекательна для Запада. Об этом в открытую рассуждали и набиравшие силу немецкие национал-социалисты, и римский папа, и английское правительство, и многочисленная русская эмиграция. И. Эренбург: «Фашизм вмешался в нашу жизнь задолго до 1941 года. На Западе шла лихорадочная подготовка к походу на Советский Союз; и первыми окопами были котлованы новостроек» (39). Индустриализация напрямую связана с усилением обороноспособности только что проигравшей Первую мировую войну аграрной страны, а значит, и удержанием у власти новой элиты. Причем, мобилизационные усилия касались не просто строительства, но и изменения самого уклада жизни. Например, призвали учиться управлять трактором 100 тысяч девушек, чтобы в случае войны такое же количество трактористов-мужчин можно было высвободить для управления танками.

А. Микоян: «1928–1930 гг. были временем развернутой индустриализации страны. И тогда мы вывозили много продуктов питания, в которых сами нуждались: сибирское масло, яйца, бекон, и много других видов продуктов, а также такое сельскохозяйственное сырье, как лен, конопля и др… Главным же было, что у нас не производились необходимые машины для промышленности» (40). Список тогдашних дефицитных промтоваров бесконечен: почтовые конверты, ножницы, мыло, иголки и нитки, чулки, бумага, пуговицы, пелёнки, пишущие машинки, консервные ключи, галоши, простыни и т. д. Появляется коронное советское слово «дефицит». Бендер не может продать астролябию, потому что «делегации домашних хозяек больше интересовались дефицитными товарами и толпились у мануфактурных палаток». Тогда же складывается система добычи необходимого по знакомству – «по блату». Ильф и Петров, разоблачая систему таких договоренностей между имеющими «блат» людьми, грозили со страниц «Правды» в январе 1933 года: «Столь любимый ими блат приведет их в те же самые камеры, откуда вышло это воровское, циничное, антисоветское выражение». Но проклятия мало что меняли.