Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Артисткой здесь почему-то обозначили Елену Сергеевну, вдову Булгакова, с которой в те два осенних месяца Фадеев поддерживал очень теплые отношения.

Хотя по сравнению с началом века, было достигнуто одно важнейшее новое качество – алкоголизм «постарел», он перестал быть социальной болезнью именно молодежи, но все равно цифры удручающие.

Его предпочтения были иные – очень любил быструю езду со скоростью 160–180 км в час. Во время летнего отпуска в Крыму он уплывал в море, как правило, на 2–3 часа и возвращался с купания только к обеду.

Новое увлечение докатилось даже до российской провинции. Так, потомственный почетный гражданин Харькова Матвей Емельянович Баширов снял порнографический фильм, после чего реакционными царскими властями ему была запрещена всякая коммерческая деятельность.

Ильф и Петров, высмеивая кич 1920-х, выдумали даже некие дамские пробковые подмышники «Любовь пчел трудовых».

Хотя, разумеется, не обходилось без исключений, возьмем, к примеру, сестру Ленина, Марию Ульянову. Б. Ефимов: «Мария Ильинична не имела ни большого обаяния, ни больших способностей. В общении с людьми была суховата и не всегда приветлива. Поговаривали, что на ее характере отрицательно сказалось то обстоятельство, весьма деликатное, что она была старой девой» (3).

Параллельно, как следствие тесноты, бедности и новой сексуальной морали, появилось множество подкидышей. В середине двадцатых годов в приюты ежедневно (!) поступало100-200 брошенных родителями младенцев (13).

Ее муж, известный драматург А. Корнейчук, казался рядом с ней миниатюрным и очень юным, что описано в едкой эпиграмме: «Пришла телеграмма резкая, / В штабе испуганы слегка – / Едет Ванда Василевская, / Она же – муж Корнейчука»…

Однако сильный перекос деятельности педологических лабораторий в сторону сортировки учащихся на основе их интеллектуальных качеств не согласовывался с линией коммунистической партии на равноправие всех трудящихся рабочего класса в получении образования, с идеологией коллективизма, воплощаемого в практике «группового обучения». Активную борьбу против педологии вели А. Макаренко, К. Чуковский. Окончательный разгром и крах педологии наступил после постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов» (1936 г.).

Раньше на Южный берег Крыма ехали от Севастополя.

Хотя с 1925 года, после возвращения Маяковского из Америки, его интимная жизнь с Лилей Брик вроде бы закончилась, оставались отношения чисто дружеские.

Правда, далеко не все мужчины так самоотверженно любили детей. Например, детский поэт Даниил Хармс детей терпеть не мог и гордился этим. «Даже чужие дети пугали его», – свидетельствует Е. Шварц (40). И Юрий Маркович Нагибин категорически не любил детей. Он не понимал, как можно работать в доме, где плачет маленький ребенок. За свою длинную жизнь писатель женился шесть раз, но ни одна из женщин не уговорила его завести ребенка.

Юлия Друнина – поэтесса, жена А. Каплера.

Еще один анекдот той эпохи: Один еврей встречает другого в Москве: «Можете себе представить, Липерович, здесь-таки значительная русская колония!» Липерович отвечает: «Ах, эти русские, они во все щели лезут!» (11).

Так называли официальные критики литераторов, подобных Булгакову.

Из интервью Э. Неизвестного: «Хорошо известно, что в Советском Союзе был только один работодатель – государство, и стремились в эту щель все, потому что другого места, где можно было получить заказ, не существовало» (15).

Порою от хрестоматийной «доброты» Бориса Леонидовича становится жутковато. В начале Великой Отечественной Марина Цветаева уехала в Елабугу. По свидетельству её друзей, вещи в дорогу собирал именно Пастернак. Он подарил Цветаевой верёвку, сказав: «В дороге пригодится, такая прочная, хоть вешайся». Верёвка действительно пригодилась – в Елабуге 31 августа 1941 года Цветаева повесилась на этой «прочной верёвке» (23).

Да, тот самый, который в начале 1930-х годов доставит столько неприятностей Сталину из-за своего несогласия с его диктатурой.

Получив пощечину, Толстой во весь голос при свидетелях кричал, что закроет для Мандельштама все издательства, не даст ему печататься, вышлет его из Москвы. «Рассказ об угрозах Толстого и фраза “Мы ему покажем, как бить русских писателей” произвели на Николая Ивановича должное впечатление: он почти стонал. Этот человек, знавший царские тюрьмы и принципиальный сторонник революционного террора, в тот день с особой, вероятно, остротой почувствовал свое будущее», – вспоминает Н. Мандельштам (26). Речь, разумеется, о Н. Бухарине. Обратите внимание, Николай Иванович – «принципиальный сторонник революционного террора».