Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Да и в принципе, можно ли путем кампанейщины решать вопросы культуры и создавать шедевры? Сейчас, когда мы уже имеем опыт построения хилых провинциальных культур в независимых постсоветских республиках, ответ может быть только отрицательным. Само «наличие» далеко не всегда определяет «качество» продукта. Да и заказчик должен быть компетентным.

«Я оравнодушил, хотя больно к концу жизни видеть, что все мечты Белинских, Герценов, Чернышевских, Некрасовых, бесчисленных народовольцев, социал-демократов и т. д., и т. д. обмануты – и тот социальный рай, ради которого они готовы были умереть – оказался разгулом бесправия и полицейщины», – под конец жизни печально констатирует К. Чуковский (52). Но интеллигенция еще не смела открытовыступить против Советской власти не только потому, что ей не давали этого сделать, но и оттого, что ей не с чембыло выступить. В. Кормер: «Коммунизм был ее собственным детищем. Идеи, с которыми она пришла к нему, как были, так и остались ее идеями, они отнюдь не были изжиты… Она предпочла бы думать о Советской власти как о чем-то внешнем, как о напасти, пришедшей откуда-то со стороны, но до конца последовательно не может, сколько бы ни старалась, провести эту точку зрения. Интеллигенция внутренне несвободна, она причастна ко злу, к преступлению, и это больше чем что-либо другое мешает ей поднять голову» (53).

Робкая надежда на свержение Советской власти появлялась только тогда, когда негодование охватывало широкие массытрудящихся, как это случилось во время коллективизации, но тогда образованный слой горожан в целом разделял стремление власти к форсированной модернизации. Или у некоторых вспыхивала надежда на свержение строя при помощи вражеских штыков. И даже нет ни одного примера успешного заговора против Советской власти. Всё остальное – проявление различных форм приспособленчества, пассивного протеста, вроде алкоголизма, максимум – ухода из жизни, хлопнув на прощание дверью, как поступил, например, Фадеев.

А может, ему надо было взять тот же пистолет и разобраться с губителями? Вроде не робкого десятка был человек, и глубину падения отечественной культуры понимал. И знал Фадеев то, что еще не знали другие – вспомним о его взаимоотношениях с Булгаковыми. И текст романа был ему известен еще до войны. Когда (лишь в 1956 году) его друг Твардовский прочел «Мастера и Маргариту», он был потрясен: «Его (Булгакова) современники не могут идти ни в какой счет с ним» (54). Конечно, эти люди понимали, какой урон понесла отечественная литература. Государственничество, вполне уместное в искусстве 1930-х, необходимое в 1940-х, к середине 1950-х выродилось в довольно пошлую, хотя и пышную, декорацию. Вместо ожидаемого развития получился застой.

Глубокое отчуждение интеллигенции и власти в конце правления Сталина – как результат репрессий, послевоенных разочарований и разоблачительных компаний – оказалось непреодолимым. Но далеко не всегда литературные ценности разделяет народ. В глазах народа миф о Сталине – преобразователе и победителе – живет и, к ужасу либералов, не тускнеет. Е. Евтушенко: «Когда объявили о смерти Сталина, моя будущая жена заявилась на Красную площадь и, на радостях пьяная, начала выкаблучивать “цыганочку” прямо перед мавзолеем, вырываясь из рук своего первого мужа, который еле спас ее от “народного гнева” тех, кто в этот день плакал» (55). Автор берет «народный гнев» тех, кто плакал, в кавычки. И со своими единомышленниками – в ответ на свое высокомерие – получил от народа непреходящее отвращение. Тоже, кстати, незаслуженное.

М. Ромм вспоминает, что после смерти Сталина и ХХ съезда, когда он в Грузии надевал свои знаки Сталинского лауреата (с профилем вождя), люди их целовали, прямо у него на груди. Это Грузия сейчас такая демократическая, это они сейчас памятник Иосифу Виссарионовичу демонтировали. А тогда грузинский народ на защиту Сталина (Сосо Джугашвили) поднялся единодушно. И грузинские студенты первыми вышли на улицы с лозунгами в его защиту, и несколько дней в Тбилиси, Гори, Сухуми, Батуми, Кутаиси шли непрерывные митинги [217] 9 марта 1956 года несколько десятков тысяч митингующих от набережной реки Куры у монумента Сталину спустились по Александровскому спуску к Дому Связи на проспекте Руставели. Солдаты, охранявшие здание, подверглись избиению. Кто-то из солдат, защищаясь, открыл стрельбу вверх, в потолок, и пули рикошетом отскочили от бетона. В создавшейся неразберихе кто-то из солдат стрелял и в толпу. В те дни в Тбилиси погибли люди – двадцать один человек. . Под влиянием тех мартовских волнений 1956 года возникла молодежная подпольная организация, в которой участвовал сын известного грузинского писателя Константина Гамсахурдия, будущий диссидент и президент независимой Грузии Звиад Гамсахурдия. Парадокс – многие антисоветские организации организовывались на фоне ультрасовестких, просталинистских настроений масс, характерных для хрущевской эпохи. А потому узок был круг этих революционеров и страшно далеки оказались они от народа.