Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Нет других таких на прочих странах и континентах. За что и любим.

«Свобода на баррикадах» – таково общепринятое в нашей стране название картины французского художника Э. Делакруа, на которой изображена полуобнаженная женщина со знаменем во главе повстанцев. Причем, согласно замыслу художника, обнаженная грудь дамы символизирует самоотверженность французских граждан, которые с «голой грудью» шли на врага. Замечательный образ стремления защищать свое право голой грудью (вплоть до вооруженного восстания) был в свое время даже запечатлен на стофранковой купюре. На самом деле устоявшееся название полотна переврано, ее истинное название – «Свобода, ведущая народ». Вроде мелочь, а показательная – не «баррикады» главное в картине. Мы же всё воспринимаем буквально – и этот посыл, и многие другие понятия, привнесенные из Западной Европы, такие как «демократия» или «революция».

Однако существенное различие состоит в том, что отечественная интеллигенция, слепо перенося понятия, так и не стала энергичной кастой интеллектуалов, служителей государства и права. Обнаружилось, что власть в России совершенно иная, нежели на Западе – оказалось, «тираническая» власть. А потом выяснилось, что и народ в Отечестве «не тот», что в Германии или Голландии. Отсюда разочарованное презрение отечественной интеллигенции к своему народу, непреодолимые гнев, страх и ненависть к любой российской власти. Ф. Достоевский в «Дневнике писателя за 1873 год» писал: «К русскому народу они питали лишь одно презрение, воображая и веруя в то же время, что любят его и желают ему всего лучшего. Они любили его отрицательно, воображая вместо него какой-то идеальный народ, – каким бы должен быть, по их понятиям, русский народ. Этот идеальный народ невольно воплощался тогда у иных передовых представителей большинства в парижскую чернь девяносто третьего года. Тогда это был самый пленительный идеал народа» (1).

Интеллигенция постоянно подзуживала низшие классы к революции, но, если народ вырывался из клетки по-настоящему, интеллигенция впадала в панику и бежала за защитой от острых вил к той самой презираемой, но крепкой власти. Показателен случай, когда во время первой русской революции крестьяне-соседи великого гуманиста Л. Толстого сделали порубку в его лесу и после этого по просьбе владельцев Ясной Поляны были вызваны казаки. Сам Толстой объяснял конфуз тем, что «это не мое дело, я в хозяйство не вмешиваюсь; там есть свои хозяева, моя семья и управляющие; они признали нужным позвать казаков – ну, пусть, это и будет их дело. Я никому насильно не навязываю своих мнений и желаний» (2). Итак, Лев Толстой, непротивление злу, Ясная Поляна и… вдруг казаки.

Царя свергли не маргиналы-большевики, а вполне признанная «интеллектуальная элита» общества – от кадетов до членов императорской фамилии, при одобрении Святейшего Синода Русской Православной церкви и Объединенного комитета дворянских собраний. П. Струве, «Интеллигенция и революция»: «Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим переменам, как наши революционные партии и организации в дни свободы» (3). Ему вторит современный православный публицист М. Антонов: «Либерально-интеллигентские круги, образовавшие Временное правительство, не знали и не понимали своего народа… Эти либеральные болтуны намеревались перестроить Россию на западный образец, что в условиях того времени неминуемо означало превращение ее в полную колонию Запада» (4).

Неспособность к конструктивному, обдуманному действию – главная особенность отечественной интеллигенции. Сладкое слово «свобода», которым бредили несколько поколений российских интеллектуалов, оказалось погремушкой, размахивание которой привело к смерти миллионов людей. Соответственно, разочарование – как в содеянном, так и в новых порядках – доминирует в настроениях русской интеллигенции сразу после революции. Показательно стихотворение анонимного автора, отразившее отрезвление старой интеллигенции, которое ходило по рукам в середине двадцатых годов: