Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Но вот запреты рухнули. Свобода нас встретила радостно у входа. Все «советское» – плохое; даешь демократию! «Прорабы перестройки», практически все поголовно упомянутые в этой книги либеральные интеллигенты, – выходцы из 1960-х годов. Они требовали отмены цензуры – и цензура отменена, хотели свободу слова – и получили ее. И испытали шок. Л. Смирнова: «Я всматриваюсь в лица, которые показывают с экрана, – лица людей, сидящих в тюрьмах. Какая деградация! Какие-то бессмысленные, тупые глаза. Он убил столько-то человек, а мы теперь его снимаем. Зачем? Почему мы их так много снимаем? Потому что, как мне объяснили, дурные вести лучше раскупаются? Какой цинизм! Когда-то бы репетком, он принес много зла, но теперь, когда все дозволено, тоже страшно. Какой-то контроль – моральный, нравственный – должен быть. Иначе нация в целом деградирует» (152).

Почему получилось именно так? Какие хорошие люди шли во власть, но где же обещанные розы? Развал критериев моральной оценки начался с почти узаконенного двоемыслия советских интеллигентов и позже обернулся кампанией под названием «гласность», ставшей эталоном манипуляционных технологий. С. Кара-Мурза: «Вспомним, какой удар по сознанию нанес случай, ставший вехой антисоветской программы: в детской больнице в Элисте двадцать малышей были заражены СПИДом. Как был подан этот бьющий по чувствам случай? Вот вам советская медицина, не стерилизуют шприцы… Потом выясняется, что никто никого не заразил, а в эту больницу направляли из разных мест детей – носителей СПИДа. Но этого пресса уже не печатала, да это было и не важно. Все поверили в миф о дикости советского здpавоохpанения» (154).

В результате подмены понятий «демократическая интеллигенция» воспринимает как истину не реальность, в которой живет большинство их сограждан, а своёвидение счастливого общества. Критерием «качества жизни» у нее стало уже даже и не потребление, а вид товаровна полках магазинов. В советское время какая-нибудь А. Пугачева вздыхала: «На Западе звезды моего уровня получают…» И интеллигенты сочувственно вздыхали, не осознавая, что передел средств в пользу А. Пугачевой ударит, в первую очередь, по ним. При социализме и системе перераспределения гонорары Аллы Борисовны шли, кроме всего прочего, и в пользу рядовой интеллигенции (учителя, врачи и т. д.). Теперь А.Б. получает как западные звезды, но рядовому отечественному интеллигенту от этого только холодно.

Ах да, еще «свобода слова»! Спустя два дня после разгона Российского парламента в 1993 году знаковые фигуры «демократической» интеллигенции стали подписантами обращения к президенту Ельцину, требуя самых крутых мер для расправы с «мятежниками». Это так называемое «письмо сорока двух»: «Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?» и т. д. (155). Из упомянутых в этой книге письмо подписали писатели Виктор Астафьев, Григорий Бакланов, Василь Быков, Даниил Гранин, Юрий Нагибин, поэты Белла Ахмадулина, Андрей Дементьев, Александр Иванов, Юрий Левитанский, Булат Окуджава, Роберт Рождественский, академик Дмитрий Лихачёв, публицисты Андрей Нуйкин и Лев Разгон, булгаковед Мариэтта Чудакова.

Философ и диссидент А. Зиновьев отмечал, что это обращение интеллигентов-демократов «не имело прецедентов подлости, жестокости и цинизму», но на самом деле всего лишь закономерное слияние либерализма и фашизма, то есть защита капитализма крайними, репрессивными методами, о чем писал мой коллега Г. Сысоев. И критерии морали и уровня общего поведения задаются, исходя не из интересов основной массы населения, а именно состоятельной буржуазной элиты и в интересах управления этой элиты, ради получения от нее «средним классом» очередных материальных благ. От кого же идеологически защищают капитализм либеральные интеллигенты? Да от собственного разочарованного народа! Круг замкнулся.

Итог абсолютно закономерен – интеллигенция, как обычно, льнет к кормушке, забывая своё призвание и честь. Лев Николаевич Гумилев, предвидя жалкую и подлую роль интеллигенции в новое смутное время, много раз в последних интервью повторял малопонятные тогда слова: «Я не интеллигент!» (156). Но у многих ли хватит мужества отмежеваться от современной выродившейся интеллигенции? Да и остались ли она вообще?