Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

После ХХ съезда уже проводившуюся работу по реабилитации жертв политических репрессий резко ускоряют. В 1956 году в лагеря были направлены тройки, теперь уже для освобождения. Они обнаруживали в числе заключенных и таких, кто сидел за то, что покушался на жизнь Берии, расстрелянного двумя годами ранее. Сотни тысяч людей были освобождены немедленно. Даже возникла необходимость в дополнительных пассажирских поездах. Государство делало некие попытки загладить свою вину, например, предоставляя бывшим репрессированным жилье. Тот же Л. Гумилев жил в доме «эпохи реабилитанса», который был построен специально для реабилитированных. Однако разночтение цифр между официальной статистикой (засекреченной, впрочем) и обнародованных Н. Хрущевым, породили бесчисленное количество спекуляций на тему истинного количества пострадавших.

Цифры эти использовались в психологической борьбеза души и ума интеллигенции. Так, известный американский историк-советолог С. Коэн со ссылкой на не менее известного Р. Конквеста (его книга «Большой террор» была несколько раз издана и в СССР, и в СНГ) пишет: «К концу 1939 г. число заключенных в тюрьмах и отдельных концентрационных лагерях выросло до 9 млн. человек». В действительности на январь 1940 г. во всех местах заключения в СССР находилось 1850258 заключенных. То есть, Конквест и Коэн преувеличивают реальные размеры в 5 раз. Зачем?

А затем, что со времени хрущевской эпохи тема репрессий стала главной в психологической войне (концепция которой была развита как часть «холодной войны»). Стремительный процесс десталинизации не только привел к беспорядкам внутри страны, но и положил начало идеологической изоляции советского режима. Одновременно и страны, сохранявшие сталинистскую государственную модель управления (Китай, Албания), отшатнулись от «советских ревизионистов».

Дезинформация – как известно – одно из лучших орудий в психологической войне. Святая уверенность в том, что уважаемые люди не могут врать, что написанное имеет научную доказательную базу, что зарубежные доброхоты желают только добра заблудшим душам, что информация передается с благой целью, затмила мозги отечественным интеллектуалам настолько, что они были готовы верить абсолютно всему, что порочило строй и находилось в противоречии с официальной доктриной. А когда данных не хватало – просто сами выдумывалинужные цифры. Диссидент Рой Медведев писал: «В 1937–1938 гг., по моим подсчетам, было репрессировано от 5 до 7 миллионов человек… Большинство арестованных в 1937–1938 гг. оказалось в исправительно- трудовых лагерях, густая сеть которых покрыла всю страну». На деле же численность заключенных в лагерях, «покрывших страну густой сетью» (всего было 52 лагеря), за 1937 г. увеличилась на 175 486 человек, в том числе осужденных по 58 статье на 80 598 человек. В 1938 г. число заключенных в лагеря подскочило на 319 тысяч – из них осужденных за контрреволюционный преступления – на 169108 (147). И таких искажений десятки, но именно они создавали картину мира для образованного человека в СССР.

Впервые обнародовать подноготную советского строя выпало на долю писателя А. Солженицына, который стал пророком движения инакомыслящих. А. Ахматова говорила о первой книге писателя из жизни зеков «Один день Ивана Денисовича»: «Эту повесть обязан прочитать и выучить наизусть каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза» (148). Именно Солженицын как бы восстановил (в основном, по устным свидетельствам очевидцев) историю сообщества заключенных сталинских лагерей. «В определенном смысле его труд можно сравнить с первыми мореходными картами: при всей неточности и легендарности тех или иных конкретных сведений исследование Солженицына превратило историю ГУЛАГа в реальное, интеллектуально постигаемое пространство, в факт мировой истории» (149).

Карта воистину легендарная, получившая статус едва ли не Библии. Но когда мы, например, узнаем, что за весь период репрессий, с двадцатых по пятидесятые годы, в СССР было вынесено несколько менее семисот тысяч смертных приговоров по политическим мотивам, то возникает закономерное недоумение: для чего Солженицыну и его апологетам нужно завышать эту и без того чудовищную цифру?

За Солженицыным изобличать сталинизм кинулись и другие. К. Чуковский, 1962 год: «Откуда-то появилась у меня на столе ужасная книга: Иванов-Разумник “Тюрьмы и ссылки” – страшный обвинительный акт против Сталина, Ежова и их подручных: поход против интеллигенции. Вся эта мразь хотела искоренить интеллигенцию, ненавидела всех самостоятельно думающих, не понимая, что интеллигенция сильнее их всех, ибо, если из миллиона ими замученных из их лап ускользнет один, этот один проклянет их навеки веков, и его приговор будет признан всем человечеством» (150).