Курт Воннегут - Вампитеры, фома и гранфаллоны [litres]

«ПЛЕЙБОЙ»: Как долго длится этот звук?

ВОННЕГУТ: Примерно минуту. Это был ночной старт, а поэтому мы могли держать корабль в поле зрения гораздо дольше, чем днем. Потому и звук длится дольше. Но определить сложно. Это как описывать автомобильную аварию – тут трудно доверять собственной памяти. Свет от пламени был также чрезвычайно интенсивен; его след на сетчатке оставался достаточно долго – наверное, не следовало на него глазеть.

«ПЛЕЙБОЙ»: А как на все это реагировали присутствующие?

ВОННЕГУТ: Совершенно потеряли рассудок. Они, казалось, трахаются со Вселенной. А после стояли робкие и одновременно самодовольные. Кроме того, в их глазах читалось: никто не имеет права сообщить окружающему миру, что НАСА содержит самый дорогой и крутой в истории человечества массажный кабинет. Когда я возвращался в Нью-Йорк, то по пути из аэропорта разговаривал с таксистом, и он сказал то, что я всегда думал: тратить деньги на космос можно, когда мы можем себе это позволить. Таксист добавил, что нам необходимы хорошие больницы и школы, а ему самому нужен дом. Он был приличный человек и не дурак. Работал двадцать четыре часа в сутки: с двух ночи и до трех пополудни на почте, а потом – крутил баранку в такси. Поверьте мне, он знал, что на Луне нет ничего особенного. Но если бы НАСА оплатила ему поездку на мыс Кеннеди, да еще и предоставила бы пропуск в вип-секцию или секцию для прессы, он наверняка понял бы, где тут истинные лакомства.

«ПЛЕЙБОЙ»: Вьетнамская война стоила нам даже больше, чем космическая программа. Как вы думаете, что она с нами сделала?

ВОННЕГУТ: Разбила нам сердца. Война продлила то, что началось с Хиросимы: мы начали все глубже и острее осознавать, насколько мы жестоки. Кроме того, Вьетнам отнял у нас иллюзию, что мы каким-то образом можем контролировать правительство. Думаю, мы потеряли контроль над правительством. Война сделала явным то, что у обычных граждан нет ни малейшего шанса оказать воздействие на собственное начальство – даже с помощью гражданского неповиновения или массовых демонстраций. Правительство просто не станет отвечать – что бы граждане ни делали. Это урок, который испепелил нам души. На симпозиуме в ООН я встретил Ганса Моргентау и рассказал ему, что, когда преподавал в Айове и Гарварде, мои студенты показывали отличные литературные навыки, но им не о чем было писать. Частично это было вызвано пониманием того, что за прошедшие восемь лет правительство научилось не отвечать на то, что ́ мы думаем и говорим. Ему просто неинтересно. Возможно, так было и раньше, но наши правители не давали нам понять так ясно, что наше мнение вообще ничего не значит. А Моргентау говорил, что вроде бы собирается начать новую книгу, но сомневается, стоит ли игра свеч. Если никто ни на что не обращает внимания, чего суетиться? Стократ занятнее писать книгу, которая каким-то образом оказывает влияние на происходящие события, на то, что и как люди думают. Но президент дал совершенно ясно понять, что он изолирован от всех возможных влияний.

«ПЛЕЙБОЙ»: Каково ваше мнение о Никсоне?

ВОННЕГУТ: Я не думаю, что он воплощение зла. Но Никсон не любит американский народ, и это ввергает нас в депрессию. Президент, особенно благодаря телевидению, может стать чрезвычайно эффективным учителем. Я не знаю, какими исполнительными полномочиями он наделен, насколько самостоятельно его правительство, но президент может оказывать влияние на наше поведение, способен подвигнуть нас в сторону либо зла, либо добра. Если сегодня он станет нас чему-нибудь учить, завтра мы будем вести себя в соответствии с его уроком. Все, что ему нужно сделать, – появиться на экране телевизора. Если он скажет, что наши соседи в беде, нам нужно лучше к ним относиться, мы так и поступим. Но уроки, которые нам преподает Никсон, – гнусные. Он научил нас презирать бедных за то, что те не в состоянии решать свои проблемы. Научил любить процветающих больше, чем неудачников. Никсон мог бы сделать нас гораздо гуманнее и оптимистичнее одним своим появлением на экране. Он мог бы сделать нас конфуцианцами.

«ПЛЕЙБОЙ»: Конфуцианцами?

ВОННЕГУТ: Да. Быть вежливыми друг с другом – вне зависимости от того, насколько мы сердиты или разочарованы. Уважать старость.

«ПЛЕЙБОЙ»: Гуманность и оптимизм составляли часть программы, с которой пытался выиграть Джордж Макговерн. Как вы можете объяснить его проигрыш?

ВОННЕГУТ: Он провалился как актер. Ему не удалось на камеру создать персонаж, которого мы бы полюбили или возненавидели. Поэтому Америка и проголосовала за то, чтобы его убрали из эфира. Американской аудитории не интересна частная жизнь актера, ей не хочется, чтобы шоу продолжалось только потому, что актер достоин уважения, правдив и холит в своем сердце – даже в рамках личной жизни – интересы нации. Значение имеет только одно: он сможет нас завести? Это национальная трагедия – то, что из общества мы превратились в аудиторию. И бедный Макговерн сделал то, что обычно делает актер по поводу неудавшегося представления. Ругает сценарий, выбрасывает в мусорную корзину часть своего старого материала, а он, к слову, был замечателен, требует новый материал, который, собственно, не что иное, как старый материал актеров прошлых лет, с каким они когда-то имели успех. Наверное, он не победил бы даже в том случае, если был бы Кларком Гейблом. У его оппонента были слишком сильные контраргументы: страх, вина и ненависть, которые белый человек чувствует, когда видит потомков тех, против кого совсем недавно совершил невероятное преступление – держал в качестве рабов. Ну разве не научная фантастика? Современная страна с чудесной Конституцией похищает людей и превращает их в машины. Вскоре подобная практика была прекращена, но мы получили миллионы потомков тех похищенных, которые расселились по всей стране. А вдруг они окажутся настолько человечными, что пожелают возмездия? Мнение Макговерна состояло в том, чтобы относиться к этим людям как ко всем прочим. Белый электорат, напротив, считал это опасным.