Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– В романе «Козлёнок в молоке» поэт Духов поспорил, что модного автора можно сделать из первого встречного – нужны лишь стопка листов, которые никто не прочтёт, интригующий прикид, душещипательная биография и «золотой минимум начинающего гения». «Работают» ли такие рецепты сегодня и насколько изменилось литературное сообщество?

– Из человека, не способного писать, можно сделать лауреата «Большой книги», а писателя – нельзя. «Козлёнок в молоке» – роман гротесковый, с сатирическими гиперболами, но с 1995 года он выдержал около тридцати изданий, видно, я зацепил реальную проблему, а именно: распространение агрессивных мнимостей, или, как точно сказал поэт Юрий Кузнецов, «шифровальщиков пустот». Уверен, если у тебя есть талант, оформившийся в мастерство, для признания не нужны ни прикиды, ни душещипательные биографии, ни «золотой минимум». Всё это – способ слыть в искусстве, а не быть. Любой, самый изощрённый имидж заканчивается, когда читатель берёт в руки том лауреата «Нацбестселлера» и обнаруживает там скучный, а то и полуграмотный бред. Нравы литературного мира, по-моему, не слишком изменились. Реже поминают слово «талант» и чаще «формат». А так всё то же самое: порадеть родному человечку, даже если его дар умещается на кончике комариного носа, и, наоборот, замолчать, затереть талантливого чужого, если не нравятся его эстетические, политические симпатии, круг общения, национальность, наконец. Да, увы, у нас сложилась в стране двухобщинная литература. Об этом я подробно пишу в моей новой книге «Зачем вы, мастера культуры?» Писатели по-прежнему друг друга не знают и не читают. Забавно, но даже придуманная мной в «Козлёнке…» история с папкой чистых страниц, которые все нахваливали, не развязывая тесёмок, оказалась не такой уж нереальной. Так, недавно критик Басинский и прозаик Прилепин, в своё время шумно приветствовавшие «Зулейху» Яхиной, вдруг, когда грянул скандал с нелепой экранизацией, объявили, что на самом деле романа не читали. Кажется, у Грина гномы определяли содержания писем, прикладывая конверты ко лбу – тёплый или холодный. Но так это же гномы…

– Насколько опасна поляризация литературного сообщества? Как-то Вы сказали, что литераторы должны подначивать друг друга, может, даже ссориться, но не уничтожать.

– О какой поляризации вы говорите? Её нет, почти всё информационно-премиальное пространство литературы отдано «гормональным либералам» и «бюджетным патриотам», книги которых, за редким исключением, читать можно только по приговору суда. Похожая ситуация и в театре, где установлен диктат «новой драмы». А поляризация в искусстве необходима. Она плодотворна. Когда я возглавлял «ЛГ», мы пытались противостоять этой «монополии тусовки», показывали другую литературу, предлагали иные имена, даже учредили свою премию «За верность Слову и Отечеству». Но мои преемники в газете сочли, что это хлопотно и невыгодно… Однако меня больше волнует другой вопрос: почему такой вредоносный для культуры перекос устраивает власть? Загадка…

– Расскажите о Вашей творческой кухне. Вы интуитивный писатель или логический, изначально выстраивающий драматургию? Материал берёте из жизни или выдумываете?

– Конечно, литература – это самовыражение, но читателю она интересна лишь тогда, когда автор выражает не только себя, но и своё время, социум, духовную, культурную и политическую жизнь. Вы когда-нибудь видели на арене артиста, жонглирующего одним-двумя шариками? Нет. Засмеют. А в литературе жонглируют своим детским комплексом и гордятся. Смех и только! Сюжетно-тематический мотив всегда выплывает у меня из подсознания, я его долго, иногда годами выдерживаю, прикидывая: стоит ли овчинка выделки. А дальше замысел нужно одевать в слова, да и с компасом сюжета почаще сверяться. Это долгая многоступенчатая работа, требующая врождённой вербальной чувствительности и дара рассказчика, а таких в литературе ещё меньше, чем в Думе депутатов с принципами.

Сам для себя любую прозу я делю условно на три вида: «мемуары быстрого реагирования» (Лимонов, Довлатов, Конецкий), «фэнтэзи на заданную тему» (Пелевин, Сорокин, Крусанов), «вымышленная правда» (Артёмов, Козлов, Терехов). Себя я отношу к третьему виду, и мне совсем не надо разводиться, чтобы описать состояние мужчины, сбежавшего от испытанной жены к юной любовнице. Но я стараюсь всё-таки, чтобы мои герои действовали в тех жизненных обстоятельствах, которые мне знакомы. Если что-то я знаю плохо, то стараюсь изучить, как банковскую среду для романа «Замыслил я побег…». Писатель – это тот, кто через подробность и деталь умеет изобразить целое. Если я встречаю у автора фразу типа: «Он зашёл в какое-то помещение, где стоял некий агрегат, неизвестно для чего предназначенный», то немедленно выбрасываю эту книгу в помойку.