Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Гниение государства – это абсолютно отрицательный процесс. Но если цензура, если государство решит, что для него необходимо гайки закрутить, всё равно этот процесс гниения оно не остановит… Тем не менее запрос на цензуру сейчас очевиден. Цензура в вашем понимании – это сугубо отрицательная вещь или всё-таки положительная? Как её настроить так, чтобы это было во благо государства?

– Есть цензура и цензура. При советской власти то была официальная структура, мощный государственный инструмент. Цензура, как она это понимала, защищала интересы страны в прессе, в искусстве. Правильно, неправильно, но она защищала, руководствуясь политическим курсом. Сейчас у нас цензуры как государственного института нет. Но у нас есть корпоративная цензура. У нас есть цензура политических блоков и аппаратных кланов. У нас есть цензура тусовки – литературной, театральной киношной и так далее. Когда был в разгаре мой конфликт с окружением Солженицынского фонда, на меня наехала со всей мощью госпечати официозная «Российская газета». Ей Путин поручил? Сомневаюсь. И вот что интересно: читатели «РГ» на сайте газеты, комментируя погромную статью Сараскиной, поддержали именно меня. Но об этом принципиальном факте «Российская газета» деликатно умолчала. Это ли не цензура? Конечно, цензура. Есть либеральные издания, скажем, журнал «Знамя», в котором просто заявляют: писателя Полякова для нашего журнала не существует. Именно так сказали автору, когда он принёс туда рецензию на мой роман «Любовь в эпоху перемен», который, кстати, популярен у читателей. Это тоже цензура. Не общеполитическая, а конкретной политической, а то и этнической группы. И она, такая цензура, кстати, действует гораздо беспардоннее, чем советская цензура, с которой можно было бороться или договариваться.

– Но вам скажут, что вы можете пойти в другое издательство, в другой журнал.

– Совершенно верно. Но то же самое отчасти было и при советской власти. То, что не печатали в «Новом мире», могли напечатать в «Нашем современнике». То, что отвергал «Советский писатель», можно было выпустить в «Советской России» или «Молодой гвардии».

– Советская цензура, как ни парадоксально это звучит, рождала какие-то гениальные вещи на тех же театральных подмостках и в кино, когда необходимо было говорить эзоповым языком, но все понимали, о чём речь. Прорастало только гениальное.

– Дело в том, что до Китайгородского проезда, где располагалось главное управление, доходили только самые «трудные» рукописи. Меня с моим «ЧП районного масштаба» вызывали именно туда. Но в основном функции цензуры выполнял редактор, однако он прежде всего отвечал за профессиональный уровень текста и помогал писателю избавиться от слабых страниц. Я купил в середине 1990‐х годов полное издание «Золотого телёнка», в котором курсивом были набраны строки, вымаранные этой самой редакторской цензурой. Примерно одна четверть. Думаю: ну, вот теперь-то я узнаю, что проклятая советская власть выбросила из моего любимого романа. А когда стал читать, понял: и я бы, как редактор, это всё убрал. Здесь неуклюже, здесь нелепо, здесь ингушей обидели походя, тут отдаёт дешёвым фельетоном… Так что – цензоры фактически улучшили Ильфа и Петрова.

Я и сам, когда готовил собрание сочинений, подумал: дай-ка я верну то, что у меня убрала цензура из «Ста дней…», из «ЧП…», из «Работы над ошибками». Разложил рукописи, сдул пыль, вник и понял – почти нечего восстанавливать. Да, убрали несколько шпилек. Сократили длинноты. Но самое острое осталось. Поймите меня правильно: я не апологет цензуры, но какие-то разумные ограничения всё-таки должны быть… Если вы призовёте к еврейскому погрому, вас посадят и правильно сделают. А если вы призываете к погрому государства российского, вы просто несдержанный певец свободы и вам срочно в качестве успокоительного надо выдать президентский грант…

– Так где же границы этого разумного ограничения?

– А в этом и есть мудрость, или, как говаривал не любимый мною политический деятель, «консенсус» между творцами и властью. Здесь надо в каждом конкретном случае договариваться. Если выйдет какой-то роман, который, с моей точки зрения, неправильно оценивает войну 1812 года, да и Бог с ним: у нас плюрализм. Идиотом тоже надо самовыражаться. Но зачем на огромные казённые деньги снимать к юбилею и показывать по телевизору дорогостоящую белиберду, да ещё с издёвками над нашими святынями? Вы мазохисты? Я – нет!