Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Вот ещё один отклик: «Поправочка, Норкины. Запрос лишь на моральную цензуру, а не на политическую».

– А почему не на политическую? Если кто-то выступит и скажет: а я за развал Российской Федерации. Мы что, должны это спокойно скушать и позволять ему разваливать государство? У нас были такие любители развалов, угробили Советский Союз и теперь прекрасно живут в Штатах, Британии, Израиле, но почему-то не призывают разваливать эти государства. Знают, сразу посадят, едва откроют рот…

– Юрий Михайлович, а как у нас вообще с книгами?

– С книгами у нас так: средний гражданин России читает по четыре книжки в год. Это последняя статистика. Средний тираж книги 2 тысячи экземпляров. Но я знаю авторов романов, у которых рекорд – 500 экземпляров. Я всё-таки известность получил ещё при советской власти, поэтому у меня тиражи неплохие. Мой последний роман «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» уже три раза допечатывался, перевалил за 50 тысяч.

– А вы сами читаете?

– Я хоть и писатель, а книги читаю. Много интересного выходит. Есть вещи, которые совершенно не раскрученные, а хорошие. Например, замечательный автор Владислав Артёмов – прозаик. За многолетнюю практику я выработал некие правила: если мне попадается книга, и она мне не нравится, вижу, что это слабо, я всегда даю автору ещё один шанс – пробую читать, если попадётся, вторую его книгу. Мне достаточно нескольких страниц, чтобы понять, стоит ли продолжать. Жена не может со мной смотреть сериалы, потому что я уже в первой серии знаю, кто убил, кто украл, кто чья сестра или брат, украденные из роддома… Но если и вторая книга автора плохая, я этого писателя больше никогда не возьму в руки. Какими бы премиями его ни увешали. Чудес не бывает.

БЫЛ СЛУЧАЙ:

Как из-за Полякова чуть не закрыли «Комсомолку»

– Это было в 1993 году. Когда Ельцин расстрелял в Белом доме мятежный парламент, я за ночь написал статью «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!». И отдал её в «Комсомольскую правду», которой тогда руководил Валерий Симонов. В либеральной прессе не было ни одного материала против расстрела, единодушно поддержали, а оппозиционные органы сразу закрыли. Моя статья оказалась единственной в открытой прессе, где осуждался этот преступный акт. И она вышла в «КП». Газету решили закрыть. Один день она не выходила, потом помиловали. Статью вы можете прочитать во всех моих сборниках публицистики.

– Почему вы считаете, что расстрел парламента – это страшная история?

– А как иначе? Это был первый серьёзный конфликт между президентской и парламентской властью в новой демократической России. Для демократической страны конфликт между ветвями – дело обычное. Если бы тогда из клинча вышли достойно, конструктивно, с помощью переговоров, мы бы сейчас жили в другой стране. И у нас бы сегодня не было столько претензий именно к качеству нашей демократии, которая у нас, по сути, сувенирная. Уж лучше тогда монархия… Честнее.

– Как-то пессимистично… А по жизни вы оптимист?

– Конечно, я оптимист, если продолжаю сочинять книжки, когда до меня столько написано и такими гигантами!

О свободе самовыражения.

– Либералы под свободой понимают своё доминирование в информационном пространстве. Если моя точка зрения доминирует – это свобода. А если я могу то же самое писать, вещать, утверждать, но не доминирую, – это уже никакая не свобода. Или всё будет, как я хочу, или «прощай, немытая Россия»! Так думает либерал. Я же свободу воспринимаю по-другому. Меня никто не ограничивает – только моё собственное понимание того, что такое хорошо, а что такое плохо. Я ощущаю ответственность за «выпущенное» слово, за то, как оно отзовётся. И если моя точка зрения не доминирует здесь и сейчас, это вовсе не означает, что нужно покинуть страну. Моя точка зрения в 1990-е годы была не только не доминирующей, а вообще почти маргинальной. Мои статьи про патриотизм во времена воинствующего космополитизма воспринимались как что-то ненормальное. И что? Теперь моя точка зрения стала официозом, более того к ней примазались такие прохиндеи и «волкогоны», что иногда тошно. И что? Переживём. Чувство родины – важнейшая, если не главная составляющая часть художественного дара.

ВОПРОС НА ЗАСЫПКУ:

«Сняться в кино или сыграть в спектакле? Нет! Никогда!»