Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Конечно, есть ощущение, что с прекращением ЖЗ, как говорится, «закончилась эпоха». Кроме того, это аспект более общей темы кризиса толстожурнального формата. Но я далек от желания петь заупокойные плачи. Важная особенность нашего времени в том, что технологии не просто дают новые возможности, а становятся двигателями развития цивилизации и культуры. Появившийся в конце 1990-х, на заре Рунета, ЖЗ в тот момент был огромным культурно-технологическим прорывом. Мне представляется, что теперь, утратив возможность быть представленными в общей обойме, журналы получили шанс к персональному обновлению.

Прошлого нет – настоящее есть. На первый взгляд тезис несколько парадоксальный как с точки зрения формальной логики, так и со стороны простого восприятия человеком мира и себя-в-мире. Но используем его как руководство к размышлению и действию.

Что наблюдает критика в интеллектуальной прозе последних лет в плане отношений писателя с понятием времени? В 2000-х одним из главных жанров стала антиутопия. Войнович (роман «Москва 2042» написан еще в 1986-м, но в середине 2000-х приобрел новую актуальность), Волос, Славникова, Рубанов, Сорокин, Толстая… Общество искало новую идентичность, прозаики всматривались в современность («новые реалисты») и в грядущее (сатирики и постмодернисты). Но от пристального всматривания их лица превращались в маски отвращения и ужаса.

Страх перед будущим обернулся бегством в прошлое. На исходе 2010-х можно точно сказать, что одним из ведущих жанров прозы десятилетия стал исторический роман (в разных вариациях жанра). Кульминация – юбилейный 2017-й, в котором – а кто мог усомниться?! – крупнейшая премия присуждена книге Л. Данилкина о Ленине. Сработала наша страсть к юбилеям. Тренд шире: Алешковский, Варламов, Водолазкин, Гиголашвили, Шаров, Юзефович, Яхина etc. Даже бывшие «новые реалисты» Прилепин и Шаргунов обратились к сюжетам ХХ века.

Тренд движется в фарватере государственного и общественного внимания – прошлое России (а не будущее и даже не настоящее). Вспомним недавние медийные сюжеты из «сферы культуры»: памятники князю Владимиру и М. Калашникову, травля «Матильды» (чтобы уйти от серьезного разговора о 1917 годе на официальном уровне)…

В отличие от 1917-го, сейчас общество беременно своим прошлым, а не будущим. До тошноты, до токсикоза, до истерики, до депрессии. Неважно, чем романисты-«историографы» заняты в плане содержания – ревизионизмом, ура-патриотизмом, исповедальным интимизмом, бесстрастным документализмом… С точки зрения структуры они заняты все тем же, чем 30, 50, 80 лет назад: гос- и соцзаказом. И как светская власть не может и не хочет дать обществу внятный образ будущего, так и общество в лице писателей не может переехать из прошлого в настоящее.

Есть ли пути выхода из застоя? Как писателям выбраться из жизни, опрокинутой в прошлое? Как максимум – писать о мире и человеке вне времени (но эта задача почти невозможная для литературы). Как минимум – разглядеть, наконец, подлинные проблемы актуальной реальности-в-высшем-смысле. Например:

1. не человек, прикованный к галере истории, а человек в глобализирующемся мире, в бесконечном потоке ремодернизации;

2. не столкновение человека и прошлого, а человек в столкновении с технологиями, знаковыми системами и виртуальностью;

3. не страх перед будущим, не антиутопия, а поиск идеала будущего и утопия.

В итоге принцип для рубежа 2010–2020 годов: о чем можно вспомнить, о том нельзя писать.

«Брак по любви… О, это, конечно, очень хорошая вещь! К сожалению, такие браки очень редки. Чаще всего под ними разумеются браки по влюбленности. Да ведь такие браки – самые ужасные из всех! Ужаснее даже, чем холодные браки по взаимному расчету. Там люди, по крайней мере, видят, что берут» [191] См. кн.: Вересаев В. «Записи для себя». СПб.: Лениздат, 2012. . Эта мысль писателя и врача Викентия Вересаева кажется мне все более верной характеристикой не только брачных союзов, но также и отношений читателей с книжными новинками.

Читателей-романтиков, не ставших циниками, остается все меньше. Никому не хочется снова и снова обманываться в своих ожиданиях. Поэтому читатели доверяют все больше документальным историям, произведениям, основанным на эмпирическом опыте, чувствуя в них опору хотя бы на факты. В самом деле, рядом со скверным вымыслом надежная цепочка фактов выглядит куда более выигрышно.