Марк Котлярский - Вокруг меня, или 100 писем, извлеченных из Фейсбука

Почему захотелось перечесть?

Да потому что встретил человека – точь-в-точь штабс-капитана Рыбникова, только в женском обличье.

Реинкарнация?

– Она странная, непредсказуемая и очень сильная внутренне, она удивительным образом может вызывать у людей и позитивные и негативные эмоции, она была такой, какой я ее создал, а потом сознательно разрушила этот образ, став другой и вот такой уйдя к другому.

– Да, мне показалось, что она довольно жесткая. Продуманная. При этом очень милая, конечно.

– А самое страшное, что она после года совершенно безумного чувства, поняв, что оно никуда не ведет, порвала со мной, как рвут ненужную бумагу, и сделала это продуманно, жестко и даже жестоко.

– Да, потому я и говорю о двуликом Янусе. Она может быть очень милой, обаятельной, нежной, ласковой, но жесткой до невозможности.

– Я не виню ее, такова жизнь.

– Знаешь, когда любовь приносит радость – это любовь. Но когда любовь изматывает тебя, как морская болезнь – это морок.

– Любовь хочется в себе культивировать. От морока хочется избавиться. Но почему очень часто морок намного сильней любви?

Мерцает экран, посверкивает настольная лампа, и все вокруг погружено в мрак и тишину.

Окно приоткрыто, не слышно машин, воздух – по слову классика – чист и свеж, словно освободился от надоедливой бензиновой оболочки.

На столике передо мной лежат книги, и нет, наверное, лучше часа: окруженный книгами, освещенный экраном компа, осиянный ночной свежестью, ты чувствуешь себя не то что бы умиротворенным, но настроенным на иную жизнь. Все повседневное остается за бортом, как ненужный груз.

Грустно, господа.

Но, может статься, в этой грусти есть некий секрет очарования?

Может, в этой грусти залог твоего нормального существования?

Может, в этой грусти – забвение вещей, которые, как говорил Сократ, мне абсолютно не нужны?

Я не хочу делиться ни с кем своей грустью.

Пусть она будет со мной.

Прощай же грусть, и здравствуй, грусть!

Этому человеку нужно выпускать ежедневное ток-шоу, да еще и поддерживать рейтинг популярной передачи.

Но, может, стоит ему посмотреть хотя бы одну его программу, и сменить пластинку, а то и перейти на другой, ну, хотя бы, еженедельный формат?!

Нет, право, я не шучу: попал на днях совершенно случайно на очередную малаховскую говорильню и… ушам своим не поверил – передача была посвящена семейному конфликту; часть семьи выступала за мясоедение, а часть за сыроедение. И вот этой теме все было посвящено, кричали люди, голосили свидетели, делали важный вид надутые эксперты; а над всеми ними царил Малахов, как огромный скифский курган.

Над всей этой глупостью.

Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?

Рейтинг, господа, рейтинг.

Однако последнее мое пребывание, несмотря на радостный повод (1 мая сего года в Доме Высоцкого показывали спектакль, созданный по моей пьесе), поселило в сердце какую-то неясную тревогу.

Я попытался выразить ее в стихотворных строчках после того, как оказался на Патриарших прудах.

«Тревожное ощущение? – переспросила меня моя московская приятельница – лингвист, умница, переводчик, изумительный знаток французской поэзии, – а ты видел когда-нибудь, чтобы под трехдневным ливнем по колено в воде киргизы пытались бы стричь траву газонокосилкой и чесать затылок вдесятером оттого, что машинка-то вдруг почему-то заглохла?»