Марк Котлярский - На исходе августа

Редактор Марк Котлярский

ISBN 978-5-4483-9888-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…Как-то один из российских критиков с сожалением заметил, что ушло время рассказа, который провалился в щель между романом и повестью.

Словно опровергая этот тезис, я представляю на читательский суд антологию израильского рассказа.

Сказать точнее: речь идет об израильских писателях (или живущих время от времени в Израиле и полагающихся израильтянами), которые пишут по-русски и нередко – в жанре того самого рассказа, по поводу которого скорбел российский критик.

Задача, поставленная перед редактором-составителем, оказалась не такой уж легкой – не просто щегольнуть именами тех, кто сегодня занимает верхние строчки в рейтингах, но и показать, продемонстрировать живой литературный процесс, которым живет русская литература зарубежья.

Она выражается не только в новизне тем, но и в разнообразии формы, в тщательной работе над словом, в поисках свежей фабулы и небанальных сюжетов.

Подобная антология – это попытка знакомства с читателем широкого круга; возможно, кого-то смутит разнокалиберность представленной прозы, но – как говорят, – истина познается в сравнении, и только читателю ведомо, как отзовется слово, брошенное, как перчатка, тем или иным писателем.

В любом случае, я уверен, что знакомство со столь необычным сборником будет относиться к разряду приятных открытий.

Он, кажется, снился мне еще в колыбели – задолго до того, как я впервые увидел его наяву; задолго до того, как в сорок пятом он принял меня в свои кровоточащие, задымленные войной объятия; задолго до того, как в нем вырос могильный холмик, глина которого заляпала все мои радости и навсегда окрасила в ядовито-желтый цвет все мои печали, ибо под ним нашла (нашла ли?) успокоение моя мама, да будет память о ней благословенна!

За свою уже не короткую жизнь я побывал во многих городах – в Нью-Йорке и Париже, Торонто и Женеве, Лондоне и Турине, в Праге и Варшаве, но ни один из них, величественных, неповторимых, желанных, не входил в мои сны.

Мне снился только он, единственный город на свете.

Мне снились его улицы и переулки, узенькие, как веревки, на которых веками сушилось еврейское белье, засиненное синькой несбывшихся надежд, дерзких и высоких, как утренние облака, мечтаний, ливнем обрушивавшихся на неокрепшие души дворовых девчонок и мальчишек со звучными царскими именами – Юдифь и Руфь, Соломон и Давид.

Мне снились его черепичные крыши, по которым кошки расхаживали, как ангелы, и ангелы, как кошки.

Мне снились его мостовые, где каждый булыжник был подобен обломку Моисеевой скрижали.

Мне снились его синагоги и базары – шепот жаркой, почти неистовой молитвы чередовался и перемежался в моих ночных видениях с исступленными выкриками:

– Кугл! Хейсе бейгелех! Фрише фиш!

Выкрики звучали грозно и проникновенно, как псалмы, а торговцы напоминали древних пророков – на ветру развевались их седые космы; глаза горели неземным огнем; от картофельной бабки пахло не прокопченной до черноты печкой где-нибудь на Завальной или Новогрудской, Мясницкой или Рудницкой, а жертвенниками, разложенными на вершинах Иудейских гор.

В моем детстве, которое уже само стало сном, сновидения о нем, об этом удивительном и недосягаемом для меня городе, навевались бесконечными томительными рассказами домочадцев – бабушки и дедушки, дядьев и теток, никогда и никуда не выезжавших за пределы нашего местечка, но знавших обо всем на свете не меньше, чем сам Господь Бог, – вымыслами наших многочисленных соседей, словоохотливых и скорых на выдумку (выдумками мои земляки день-деньской вышивали серую холстину жизни), голодных странников, забредавших к нам на берега Вилии и щедро расплачивавшихся за ночлег и пищу всякими байками ( майсес ).

Их неспешные повествования, их долгие, растягивавшиеся до рассвета истории будоражили воображение, как пасхальная Агада. Господи, Господи, сколько хмеля было в том прекрасном, в том незабываемом вранье, в той ошеломляющей, благодатной полуправде! От них кружилась голова; дом переполнялся горестно-счастливыми вздохами и восклицаниями, в которых соединялись тоска и восторг, страсть и таинственные упования.