Василий Храмцов - Записки редактора. Наблюдения в пути от журналиста до главного редактора

– У нас во взводе тоже был свой художник – Виктор Ерофеев.

– Кто, кто? Какой он из себя?

– Высокий, симпатичный, скромный.

– Вы служили на Дальнем Востоке? В Биробиджане? С ума сойти! Ведь Виктор – мой брат! Вот я его обрадую! Это же чудо! Мы ведь могли и не встретиться, если бы меня определили за другой стол. Сколько же лет прошло, как вы демобилизовались?

– Больше сорока. Привет от меня передайте. Если не вспомнит, кто такой, скажите – комсорг взвода. Тот, кто при построении стоял на левом фланге.

Из Украины в город Орджоникидзе, теперь уже Владикавказ, и обратно полетели письма с самыми теплыми воспоминаниями о службе в армии, о солдатской дружбе. В то время служили по три года. После учебного полка Петр продолжил службу в маленькой часть под Хабаровском, а Виктору довелось служить в самом городе. Там его почти женили на дочери старшего механика судна. И жил бы он вместе с тестем и тещей на берегу Амура в роскошном бревенчатом доме. Но за три с лишним года армейской жизни соскучился по родителям, по родным местам. Позвал девушку с собой. А невеста отказалась ехать в Осетию. И Виктор сделал вывод, что любви, как таковой, «ни я, ни она не испытывали».

После ухода художника Фынтынаря редактор достал письма и внимательно перечитал. Вспомнились ученья, ночевки в палатках на снегу, морозы, при которых хлеб рубили топором. Посмотрел на штамп на конверте и ужаснулся: прошло больше двадцати лет! Боясь, что с Виктором в лихие девяностые могло что-либо случиться, он сначала потревожил письмом его сестру Тамару. Ждал ответа несколько месяцев, но его не последовало. Только тогда написал лично Виктору. Ответа тоже не было, и он заключил, что приятелю и его родным почему-то не до него.

Письмо пришло через полгода из города Владикавказа, из республики Алания. Людмила Ерофеева сообщала, что муж ее, Виктор, умер от рака легких в 2000 году. А Тамара, старшая сестра его, умерла двумя годами раньше. В письме женщина рассказала, что за день до смерти муж попросил бумагу и карандаш, что-то написал и спрятал под подушку. «Витя попрощался с нами, успокаивая нас. Он оставил о себе добрую память и как муж, отец, дедушка, друг. Светлая ему память, его родителям».

Опоздал редактор со своим обращением на одиннадцать лет. Значит, не суждено. Невольно стал размышлять о превратностях судьбы, о времени и о себе. Выходит, ему везет, что он до сих пор живет и занят творческой работой. Задумал вот иллюстировать газету рисунками. Отлично будет выглядеть газета! Только бы найти толкового художника!

Вспомнил о старом знакомом, который до развала страны работал в Доме художника, тогда еще частью быткомбината. Андрей никогда и ничего не делал без выгода для себя, а с редактора что возьмешь? Он сослался на занятость и дал телефон своего однокашника. Наивный редактор не понял главного: рисовать-то Андрей не умеет! Писал лозунги, оформлял вывески. Но не занимался рисунками.

Разумеется, порекомендованный ему художник тоже рисовать отказался, сославшись, что занят.

– Вот Семен Пейчев, – сказал он, – этот занимается акварелью. Он, пожалуй, сможет переключиться на рисунки.

Петр времени не тратил напрасно и одновременно вел разведку в нескольких направлениях. Он переговорил с директором городской детской художественной школы. Созвонился с художницей Дома Культуры, которая недавно вышла на пенсию.

Встретился с молодой художницей, которая сменила пенсионерку. Никто не взялся помочь ему в оформлении газеты.

Художник-акварелист согласился встретиться и обсудить проблему. Окрыленный предстоящим успехом, Петр поехал к нему на край города. У железной калитке его встретил цепной пес и стал исходить свирепым лаем. Наконец, показался сам хозяин, Семен Пейчев. Пса он привязал у собачьей будки, а гостя пригласил сесть за деревянный стол, стоявший посреди двора. Видимо, у гагаузов принято так принимать непрошенных гостей. Пес оказался у редактора за спиной. Он продолжал лаять все с той же силой.

Сам художник сел напротив. Лет ему было за пятьдесят. Петр стал рассказывать, что бы он хотел видеть на рисунках. А за спиной все лаял и лаял пес.

– Вы можете успокоить собаку?! – не выдержал Иванов.

Художник никак не отреагировал. По лицу его бродила еле заметная улыбка.

Казалось, он был доволен тем, что происходит. И верный пес, и редактор выступают на равных. Художник был спокоен, как сфинкс. Петр не знал, что он уже давно принял решение. Только подумал: «Ну что же они, художники, такие невоспитанные?»