В эмиграции ей, как и многим русским изгнанникам, открылась убийственная недолжность миропорядка вообще. Европа, где «последняя труба окраины о праведности вопиет», «после России» обернулась не меньшим адом. Антибуржуазность в крови у русских художников. Цветаева не исключение. В этом она наследница наших гигантов XIX века и Александра Блока (святое для неё имя). Потому именно ей принадлежит высокая и гневная скрижаль – стихотворение «Хвала богатым». Нелепы объяснения того, что в нём выражено цветаевским «наперекор всем и всему», неустроенностью, неотступностью бед, нищетой, скитальчеством. Если предположить невозможное – её благополучие на чужбине – она бы осталась Цветаевой в каждом слове, в каждом поступке, в каждом шаге и каждом вздохе.
Всюду у Цветаевой звучит отказ от мелочного торгашества времени, тюремно-казарменных «эпох», чертовщины урбанизма («Ребёнок растёт на асфальте и будет жестоким как он»). С годами всё сильней мучает искушение «Творцу вернуть билет» –
Отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь – жить.
С волками площадей
Отказываюсь – выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть –
Вниз – по теченью спин.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один – отказ.
На заре торжества и всевластия «печатной сивухи», по слову так ценимого поэтом Василия Розанова, она с твёрдой правотой и брезгливостью отвергла в стихотворении «Читатели газет» развоплощенье человеков перед «информационным зеркалом», нарастающим до наших дней планетарным бедствием:
Газет – читай: клевет,
Газет – читай: растрат.
Что ни столбец – навет,
Что ни абзац – отврат…
О, с чем на Страшный суд
Предстанете: на свет!
Хвататели минут,
Читатели газет!
……………………………
Кто наших сыновей
Гноит во цвете лет?
Смесители кровей
Писатели газет!
Как всякий значительный поэт, Цветаева у одних вызывала и вызывает восхищение и признательность, у других – отторжение и неприятие. Не в счёт капризно-раздражённые сентенции «нарциссов чернильницы». В связи с этим очень важны суждения её многолетних, в эмигрантскую пору, оппонентов-соперников, недругов-петербуржцев. Язвительной пристальностью и «стильной» солью оценок они донимали Цветаеву. Один из них – поэт и критик Георгий Адамович, «соборная личность», как его называли, эмигрантской литературы и культуры. Другой – гениальный лирик прошедшего столетия Георгий Иванов.
Адамович и Цветаева – это долгая литературная война, с бездной взаимных претензий и выпадов; война не мелочная, вызванная глубинной чуждостью замечательных людей.
«Первый критик эмиграции», так заслуженно именовали Адамовича, был последователен и беспощаден ко всему, что считал у Цветаевой слабым, недолжным, кокетливым, истерическим. Из его сокрушительных «мнений» можно составить небольшую антологию. Цветаева, кстати, отвечала тем же. Но вот в рецензии на последний сборник её стихотворений «После России» в июне 1928 г. Адамович, изложив обычные для него и читателей соображения об «архивчерашней поэзии Цветаевой», неожиданно заключает: «Марина Цветаева – истинный и даже редкий поэт <���…> Есть в каждом её стихотворении единое цельное ощущение мира, т.е. врождённое сознание, что всё в мире – политика, любовь, религия, поэзия, история, решительно всё – составляет один клубок, на отдельные источники не разложимый. Касаясь одной какой-нибудь темы, Цветаева всегда касается всей жизни». Здесь Адамович ясно и просто назвал самое существенное у Цветаевой, «строительное» начало её поэзии и личности – «всегда касается всей жизни». Адамович прожил долгую жизнь, он умер во Франции 80-летним «патриархом» в 1972 г. Незадолго до смерти он напечатал одно из последних своих стихотворений «Памяти М.Ц.». Таинственная вещь.
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.
Не лучшие стихи Адамовича, простенькие стихи. Но всё искупает ровный и мягкий свет прощания и прощения.
Тяжкими были последние годы некогда баловня судьбы Георгия Иванова. А стихи писал он тогда «небесные». Несколько строк из его письма Роману Гулю из Франции в Америку (50-е гг.): «Насчёт Цветаевой… Я не только литературно – заранее прощаю все её выверты – люблю её всю, но ещё и «общественно» она очень мила. Терпеть не могу ничего твёрдокаменного и принципиального по отношению к России. Ну, и «ошибалась». Ну, и болталась то к красным, то к белым. И получала плевки от тех и других. «А судьи кто?» <���…> И, если когда-нибудь возможен для русских людей «гражданский мир», взаимное «пожатие руки» – нравится это кому или не нравится – пойдёт это, мне кажется, по цветаевской линии». Странное, поразительное и проницательное признание. Его стоило привести хотя бы потому, что во многих писаниях о Цветаевой, в угоду безбрежной апологии поэта замалчивается или искажается неизбежная сложность его искусства и жизни. Как большой художник, как «душа, не знающая меры», она всё это несла в себе. Такими, всяк на свой лад, были её «братья по песенной беде» – Есенин, Маяковский, Пастернак.
Читать дальше