Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были?

– А-а! Наслушались-начитались своего Вольпина! Этого доморощенного законника, этого якобы юриста!

С самим автором «Памятки» они уже предпочитали не связываться. «Они, – говорил Алик, – обращались со своей «клиентурой» в предположении, что никто серьезно к закону не относится. А я на допросах тренировался делать так, чтобы у следователя дрожали коленки». Вика не раз вспоминала забавную историю, когда после трехчасовой беседы в «конторе» Алик, который на тавтологии собаку съел, так следователей умотал, что они позвонили ей домой и попросили: «Заберите его!»

Под впечатлением прочитанной «Памятки» 19-летний студент-третьекурсник МГУ Дима Зубарев решился задать свой вопрос автору прямо в лоб:

– Вы действительно хотите, чтобы большевики соблюдали собственные законы?

– Да, именно этого я и добиваюсь.

– Но ведь если они начнут соблюдать законы, они перестанут быть большевиками!

– Тс-с-с! – Есенин-Вольпин прижал палец к губам, а потом лукаво подмигнул. – Конечно, это так. Но они об этом пока не знают.

И тут же, отбросив шутовство, вновь, в который уже раз, принялся развивать свою мысль об опасностях, которые таят в себе недоучки: «Они страшно наглы и напористы, лишены чувства такта и комплекса неполноценности. Они прут, как танк, и с таким народом, как у нас, который легко обмануть, увести в любые дебри, очень часто побеждают».

– Я в своей жизни, – признавался он будущему филологу Диме, – всегда очень боялся недоучек и старался обходить их десятой дорогой. Станешь с таким деятелем спорить на какую-то тему, он слова не даст сказать. Они вообще не умеют слушать и тараторят без конца. При этом панически боятся действительно образованных людей и стараются с первых же минут задавить собеседника словесным потоком. Этим они доказывают сами себе, что тоже что-то знают и что-то умеют. Хотя фактически они – недоучки во всем…

– Александр Сергеевич, а вы вообще как, враг советской власти, что-то имеете против нее?

– Я? – удивился Есенин-Вольпин. – Да ничего я не имею против советской власти, которая незаконно захватила власть в 1917 году. И иметь не хочу.

От отца родного ли рожден,

Или непосредственно от славы,

Любопытством тонким наделен,

Презирал я детские забавы.

В девять лет я знал,

Что на Луне

Солнце днем горит

На небе черном…

Александр Есенин-Вольпин23/1–1946 г.

Завистники твердили, что наследникам Сергея Есенина изначально, от рождения выпал счастливый случай, удачный жребий. Вот как? Какой уж тут чудесный билет, когда они, практически не знавшие родного отца, в течение десятилетий – с конца 20-х до середины 60-х годов – испытывали на себе все прелести сомнительной привилегии носить фамилию полузапрещенного в родной стране поэта?

«От отца ль я рожден…» Это – состояние, – говорил Александр Сергеевич, – естественное в моем положении. Если я и рожден от славы, то я всячески от нее отбрыкивался. Я всю жизнь не могу понять: я самостоятельное существо или со мной разговаривают по причине того, что я сын знаменитого поэта… Отцовская фамилия только мешала мне говорить по существу!..»

По всей вероятности, он выражал не только свое мнение, но и сводных братьев и сестры. Так или иначе, каждый из них был связан со словом. Начиная со старшего, Юрия, ушедшего раньше всех. Татьяна, оказавшаяся в эвакуации в Средней Азии во время войны, более полувека работала журналистом, научным редактором в ташкентских издательствах, опубликовала книги прозы и мемуаров.

Отец, не сразу разглядев в темноволосом младенце по имени Костя своего, есенинского, природного начала, втайне, видимо, все же на что-то рассчитывал, призвав в крестные отцы новорожденному гениального поэта Андрея Белого. Правда, делом всей жизни Константина стала занимательная футбольная журналистика. Близкий Константину Сергеевичу человек Лев Иванович Филатов говорил: «У Есенина-младшего был принцип: стихи не писать. А тем более – не публиковать. Он считал: что бы ни написал, обязательно будут сравнивать со стихами его отца. Но о футболе он писал под фамилией Есенин со спокойной совестью. Он стал нужным для тех, кому что-то неясно в футболе. А неясно – всем».

Надежда Давидовна Вольпина знала: до конца своих дней Сергей Есенин носил в портмоне портрет «моей Троицы» – так он называл Зинаиду, дочь Таню и сына Костю. Дети воспитывались в духе культа памяти личности отца и неприкосновенности его творчества.