Андрей Амальрик: Записки диссидента

Андрей переживал эти слухи и подозрения сильнее, чем преследования со стороны властей. Интеллигенция как бы говорила: «Смотрите, он такоепишет, регулярно дает интервью иностранцам, а его еще не посадили». Наконец, посадили — гнусные перешептывания кончились, и шептуны понурили головы. Две самые горькие статьи Андрея Амальрика появились в результате этого печального опыта: «Иностранные корреспонденты в Москве» и «Почему я не агент КГБ». Статьи обидные, блестящие, удары попали в цель и во многом способствовали как улучшению климата в среде либеральной советской интеллигенции, так и улучшению работы иностранных корреспондентов в Советском Союзе.

Не менее независимую позицию занимал Андрей и на Западе — и тут он часто приходился не ко двору примитивному антикоммунизму определенной части эмиграции. Он был подлинный диссидент среди диссидентов, и единственная идеология, которую он признавал, была идеология защиты прав человека, кто бы их ни нарушал — советские или китайские коммунистические лидеры или чилийские и южноафриканские антикоммунисты.

Я горжусь тем, что мне выпала удача представить моего друга Андрея Амальрика, с которым так много вместе пережито, широкому читателю на его родине. В заключение мне хочется процитировать одну из последних статей Амальрика — в ней он выступает против фальшивой разрядки напряженности, которую проводили некоторые прагматические политики на Западе.

«Мне с возрастом становится все ясней, что лучшее в нашем мире находит свое выражение через простые человеческие отношения — любовь мужа к жене, родителей к детям, мужскую дружбу, сострадание, терпимость, простую порядочность, — в то время как любая идеология и доктрина, если она не используется с осторожностью как рабочая гипотеза, может свестись к рубке голов или, в лучшем случае, к набиванию кошельков…

…Поскольку у Движения за права человека нет дивизий, политики-гангстеры и политики-лавочники склонны третировать его. Но мне кажется, что именно всемирное движение за права человека станет преобразующей мир силой, которая преодолеет как бесчеловечность, основанную на насилии, так и бесчеловечность, основанную на безразличии…»

Павел Литвинов

Москва, август 1990 года

Долго относясь к слову «революция» скорее негативно, я стал участником одной из, может быть, наиболее значительных. Никто не знает, завершится она успехом или мучительная попытка создания новой идеологии кончится тупиком.

Кризис христианства породил просвещение, кризис просвещения — марксизм, но можем ли мы с уверенностью сказать, что его кризис разрешится превращением «личности» из элемента «системы» в личность? Философия тоталитаризма продолжает распространяться в мире, но там, где она впервые победила, началось ее преодоление — не «справа», а «слева», в движении на ощупь, но вперед.

Тема записок — конфликт между личностью и системой в стране, где личность — ничто, а система — всё. Это не история идеи или движения, но только моя личная история. Я хотел рассказать ее безыскусно и честно, пишу здесь не только о том, что люблю вспоминать. Логика событий иногда вступала в противоречие с логикой рассказа о них, и было трудно отделять «главное» от «второстепенного» — увы, жизнь состоит большей частью из «второстепенного», при слишком строгом отборе пропадает аромат реальности.

14 июня 1978 Жанто, Швейцария

Amalrik

— К жене писателя заходил английский журналист и оставил свой адрес. Ты ведь умеешь общаться с иностранцами, не мог бы ты связать его со мной? — сказал мне Александр Гинзбург в декабре 1966 года.