Анатолий Приставкин - Долина смертной тени

Переключился разговор на Ельцина, и Фазиль с удивлением отметил, что он ведет затворническую жизнь… Выступит, как прорвется, и исчезнет!

Фазиль прочитал стихи. Смысл: дети объединяются с детьми, негодяи с негодяями, и только мыслящий тростник стоит одиноко, существует сам по себе…

Академик заметил задумчиво, что наша Комиссия последний островок идеализма. То же, что мыслящий тростник…

А Фазиль снова вернулся к теме Президента, дескать, он, по-видимому, не сильный человек, а к власти пришел благодаря гонению на него… И спросил с удивлением:

“Правда, что он пьет? В двенадцать ночи заканчивает работу, потом, значит, наливает?..”

– А Ельцин сам подписывает документы? – спрашивает кто-то.

– Смотря какие?

– Ну, о смертниках?

– Может, и сам… Да у нас ведь, кроме Филатова, еще никого и не казнили…

За столом неуютная тишина.

Академик через стол поинтересовался:

– А вам случайно не известно, когда… – Он помедлил, не желая, видимо, произнести слово “казнь”.

– Известно, – отвечал я, зная, что меня сейчас все слушают.

Я и правда не поленился сходить в ту самую комнату, где хранятся дела смертников, и посмотрел на крошечный листочек в папке с крупной буквой “Р”, ставящей в этом деле последнюю точку.

– Филатова, – сказал я громко, – расстреляли 16 сентября 1992 года.

И снова наступила тишина. Занялись кто чем, кто рюмкой, кто закуской. И стало вдруг понятно, что год, который мы провожаем, для всех нас не прошел бесследно.

После короткого выступления в российском посольстве, в

Бонне, мы спустились в здешний бар, Окуджава, Разгон и другие, чтобы за кружкой пива посидеть, потолковать о жизни. И в этот момент прозвучал звонок из Кельна от

Льва Копелева, он даже не просил, он требовал к нему приехать.

Помню, нам долго не давали машину, пугали обледенелой дорогой (дело было зимой). Но Копелев настаивал, даже дозвонился до посла, и мы трое: Разгон, Булат и я – рванули (другого слова не придумаю) к Леве.

Встречали нас шумной компанией, там были немцы, дальние и ближние родственники, знакомые и друзья… И всем хватало места.

Почти так, как у него в доме на Красноармейской. И мы всю ночь до утра пили и вели разговоры, это были страсти по России… До утра… Ах, как душевно мы тогда посидели!

Наша поездка в Германию была организована Копелевым, который связался с министерством юстиции и уговорил их принять “помиловочную” комиссию.

“Помиловка” – словцо специфическое, из лексики заключенных.

Мы ездили по тюрьмам, слушали лекции по правовым вопросам, встречались с судьями, работниками юстиции, полицией и даже что-то конспектировали.

Немцев волновал тогда вопрос о штази, то есть о доносчиках и стукачах… Мы аккуратно вписывали в блокнотики всякое цифирье, записывал и Булат, посиживая в сторонке.

Впрочем, вскоре выяснилось – стихи.

Обсуждали донос и стукачество и сошлись, между прочим, на том, что и здесь обязательно качество и порядок – а совесть потом…

Булат спросил лектора (мы пытались его “оживить”), а как, мол, с интеллигентностью? У юристов?

– Основная задача юриста – точно сформулировать вопрос, – отвечал лектор…

– А голова на что? – продолжал допытываться Булат. В такие минуты он и сам становился жестким, суховато дотошным.

– Ну, – задумался лектор, – скорей тут нужны знания…

– А талант? – настаивал въедливый Булат. – Талант в чистом виде?

Ответа на такой вопрос он так и не получил.

Но не всегда он был прямолинеен в вопросах.

На встрече в “земельном” суде вдруг спросил: “Если бы я был шпион, сколько бы мне не жалко дать срока?” -

“Вас бы передали в Высший земельный суд в

Дюссельдорфе”, – вполне серьезно отвечал судья. “Ну, я там уже был”, – протянул Булат, имея в виду тюрьму, которую мы посетили.

После лекции, где нам долго объясняли, что суть всех законов Германии – это защита человека от государства, он протянул со вздохом:

– Законы-то везде хорошие… Главное, чтобы люди их исполняли!

Так же при посещении Бундестага, небольшого здания, переделанного из бывшей водокачки, Булат, улыбаясь, заметил: “На уровне сельского клуба… И никакой помпезности…”

Но нам, потом, показали новый зал Бундестага, уже более модерный, который, как нам сказали, рассчитан на то, чтобы в свободное время устраивать концерты, и

Булат тут же отреагировал: “Вот сюда я приеду петь!”

Тема пиджака для Булата особенная, она проходит через его песни и стихи. Понятно, что и пиджак требовался какой-то необычный. Но какой…