Что бы я изменила? Себя вряд ли удастся, а дети не дают мне зазнаться. Мы летом ездили все вместе на юг. А потом сын и говорит мне: «Мама, тебе за наш отдых надо поставить памятник!» Я и расцвела, уши развесила. А он продолжает: «С рулоном туалетной бумаги в руках и надписью на пьедестале: „Дети, кто хочет в туалет?“» Точно, моя коронная фраза, чаще всего звучавшая над берегами Кавказа.
Может быть, неприлично в этом признаваться, но мне мои дети очень нравятся, я имею в виду — нравятся как люди. Они разные, но у них есть те качества, которые я в людях вообще очень уважаю. И я не могу представить, как это — они были бы другие? Вот Саня на днях прочитал «Фауста» и честно признался: «Было тяжело». Вдруг бы у Сани не хватило самолюбия дочитать, раз взялся? Или вдруг бы он покривил душой: «Ах, „Фауст“!» Ну, это уже не Саня был бы, кто-то другой.
Бывают ли уцененные собаки?
Мне нравится говорить о том, что мне нравится: какие разные мои дети, все пятеро, как мы с ними живем, работаем, ссоримся и миримся, о наших семейных и единоличных тайнах.
В послеотпускную трудную минуту жизни шарю в шкафу — не завалялась ли где мелочь. И вдруг нахожу в пустой сахарнице трешку с копейками: «Чье?» И хоровой ответ: «Это Настя на собаку копит. Она хочет водолаза». — «Ну, Настюш, я их пока экспроприирую, а потом добавлю, ладно?» И дочка соглашается: «Давай я молока и муки куплю и сделаю блины».
Девятиклассник Саня получил письмо из МФТИ с приглашением заниматься на вечерних либо заочных курсах. Комментирует: «Ну, вечерние — 60 рублей в год — это не для нас, а на заочные обязательно запишусь».
Мне кажется, что человек имеет право на тот образ жизни, который считает хорошим, если, конечно, это не воровство, не пьянство и т. д. Никому не навязываю наш — без цветного телевизора и ковров, с мечтой о водолазе, а не об импортных «Made in Malachovka» штанах. Милосердие и благотворительность — хорошая вещь, если человек их дарит кому-то. Но вот каково быть, так сказать, потребителями этих благ и милостей? И поэтому я терпеть не могу говорить о льготах для многодетных семей, а о них обязательно рано или поздно заходит речь почти в любой беседе. Попробую все же суммировать все льготы, положенные моей семье, состоящей из меня и моих пятерых детей от 6 до 14 лет, «проживающих совместно со мной», как пишут в соответствующих справках. Во-первых, я плачу квартплату на рубль меньше, чем мне положено (квартплату, а не свет, газ — это как у всех). Во-вторых, подоходный налог с меня берут не полностью, а 70 %. Эти льготы я получаю, так сказать, автоматически, без усилий с моей стороны, без справок и хождения по инстанциям. Впрочем, вру, насчет подоходного налога я ежегодно представляю справку из ДЭЗа, что никто из нас не умер, не переведен на полное государственное обеспечение и т. д.
В-третьих, у меня есть удостоверение, дающее мне право внеочередного обслуживания в службе быта, а также спецобслуживания в продовольственном и промтоварном магазинах.
Со стыдом сознаюсь, что я широко пользуюсь этими льготами, потому что не имею возможности стоять в очередях в парикмахерской и химчистке, за сливой и школьной формой, за мылом и сахаром, и зубной пастой, и стиральным порошком, и еще за чем-то, за чем стоят в очередях. Самые страшные, неподвижные, самые постыдные очереди — очереди за так называемыми праздничными заказами, где мы, многодетные, стоим вместе с ВОВ и ИОВ — такие вот аббревиатуры украшают нашу жизнь в условиях демократии и гласности. Если мне еще позволяют совесть и здоровье (прихожу из магазина и, как правило, пью валокордин и валерьянку) проситься без очереди и выслушивать «народное мнение» о многодетных вообще и обо мне в частности, то здесь я стою за безногим инвалидом и перед старухой на костылях и молча слушаю, как продавщица кричит в ухо глуховатому мужчине: «Тушенку берете? Сгущенку берете?», а он, неловко улыбаясь, трясет головой: «Да, да, да». А вот другой идет, глядя прямо перед собой выцветшими, слезящимися глазами, прижимая к груди, к праздничному черному костюму, к орденам эти самые банки, эту полукопченую колбасу, и его толкают те, кто тоже плохо видит, кому тоже трудно обойти, кто тоже хочет полукопченой колбасы. Господи, сколько раз я зарекалась не ходить за этими заказами, тем более что мне-то эти пресловутые заказы не подходят: одна банка сгущенки — мне мало, а две не дают. Даже если человеку впереди меня сгущенка не нужна, эту банку отложат, а мне не впишут — не по-ло-же-но. Хорошо, что стоять долго: пока стоишь, со всеми познакомишься, поговоришь и договоришься, чем с кем меняешься, кто кому что берет. Так что вот такая у меня льгота: четыре раза в год, стыдясь себя за радость и все-таки радуясь, волочу домой сумку с положенным, а также неположенным по статусу «мнд».
Читать дальше