Ольга Канунникова - С кем протекли его боренья

А из претензий и обвинений, которые предъявляли к сказкам Чуковского литературно-педагогические "человеки в футляре", вот лишь несколько.

Песенка "Домок" вызвала гневную статью "Вредная книжка", где доказывалось, что "в голову ребенка... вбивают собственнические идеи" (шел год "великого перелома" - 1929/1930...)

"Собачье царство" (1912) перепечатывалось в 1946 году. Тогда же сказка была представлена в статье одного из руководителей детских учреждений как "пасквиль на современную действительность", и еще в 1981 году, в библиографическом указателе "Список книг, не подлежащих распространению в книготорговой сети", значилась среди других "опасных" изданий.

"Одолеем Бармалея". В 1943 году была включена в "Антологию советской поэзии" и была оттуда вычеркнута лично Сталиным.

Список, как говорится, можно продлить...

Свой человек в области чудесного. Во втором томе новы приложения, как уже говорилось (почти 100 страниц из 640). Это книга статей "Матерям о детских журналах" (1911), а также блок документов под названием "Борьба с Чуковщиной". Открывает том книга "От двух до пяти" - новаторская работа, одна из первых у нас, по исследованию детской психики и детского языка. Здесь она печатается с приложением - "Признания старого сказочника", которое не входило в прижизненные издания книги, но включено в настоящее издание согласно воле автора.

"Литература и школа" - хлесткая статья о методах преподавания, и сегодня современная. Чуковский, исходивший из представления, что всех, всех абсолютно детей можно сделать читателями, "заразить" любовью к литературе, каждый раз заново был потрясен, когда сталкивался с тем, что в жизни это не так. (Между тем по современным оценкам, способностью к вербальному восприятию мира обладают всего 5 - 10 процентов людей.)

До какой степени была бедна и сиротлива детская поэзия "дочуковской" эпохи, сейчас даже трудно себе представить. В книге "Матерям о детских журналах" (никогда не перепечатывавшейся после 1911 года) Чуковский остроумно - и опять же один из первых! - показывает, чем плоха и почему вредна "литература для взрослообразных детей", образцами которой были заполнены тогдашние детские журналы. Культурный герой детских журналов, по аттестации Чуковского, - "уменьшенный", "детскообразный" двойник культурного героя кинематографа - готтентота, дикаря "с серьгой в носу" (об этом подробно - в его книге "Hат Пинкертон и современная литература").

"Детских поэтов у нас нет, а есть бедные жертвы общественного темперамента... для которых размер - проклятье, а рифма - Каинова печать".

"Дети живут в четвертом измерении, они в своем роде сумасшедшие, ибо твердые и устойчивые явления для них шатки, и зыбки, и текучи... Задача детского журнала вовсе не в том, чтобы лечить детей от детского безумия - они вылечатся в свое время и без нас, - а в том, чтобы войти в это безумие, вселиться в этот странный, красочный, совершенно другой мир и заговорить с детьми языком этого другого мира, перенять его образы и его своеобразную логику... как это в последнее время хорошо уловили в Европе... Еще Толстой кричал когда-то об этом, но его никто не услышал, и он сам не услышал себя. Если мы, как Гулливеры, хотим войти к лилипутам, мы должны не нагибаться к ним, а сами сделаться ими".

Чуковский заинтересованно ищет такие издания среди детских журналов и находит, например, "Тропинку", которая "верит в этот мир детских видений и страхов, - и вот у нее забор разговаривает с бочонком, а на малиновом кусту растут пряники и конфеты, а Зайчик Иваныч ставит самовар... Бояться упоминания и рассказов об ангелах, чертях, чудесах, разных необыкновенных деяниях и происшествиях нечего, так как дитя свой человек в области чудесного.

И не оттого ли у "Тропинки" звери так тесно сплетены с Богом, тараканы с Мадонною, зайчики с Вифлеемом, что "Тропинка" выполняет именно эту миссию детского воспитания: мерит окружающее мерилом "нашего", "национального", деревенского быта, а в деревенском быту пес Валетка такой же близкий и родной персонаж, как чумазый дьявол, намалеванный в церкви... как Федора, ходящая по мытарствам, - и все это очень драгоценно, и если можно в чем упрекнуть "Тропинку", так это именно в том, что она и знать не хочет городских чудес и городской чертовщины".

"Городских чудес и городской чертовщины"... Кажется, в этих словах есть какой-то ключ к будущим сказкам самого Чуковского. Он дальше развивает замечание о том, что современная сказка мерит окружающее мерилом "нашего", "национального", "деревенского" быта - но в ней совсем нет "нашего" городского быта, городской улицы и городских ритмов. Похожие мысли он проводит и в своих исследованиях "взрослой" поэзии - в книге "От Чехова до наших дней" речь идет о том, что новаторство современных поэтов находится в прямой связи с "городским" характером их творчества, о том, что город является главным "действующим лицом" поэзии Блока... Эти идеи Чуковского удивительным образом совпадают с пастернаковским наблюдением - в 1957 году, в биографическом очерке "Люди и положения", он, характеризуя блоковское творчество, писал: "Как подходил этот стиль к духу времени, главным лицом которого был город, главным событием - улица... Суммарным миром, душой, носителем этой действительности был город блоковских стихов, главный герой его повести, его биографии". Как тут не вспомнить, что Чуковский находился под огромным влиянием личности и поэзии Блока, а первая его сказка "Крокодил", как заметили исследователи, - типологически как бы "младшая", "детская ветвь" блоковской поэмы "Двенадцать" (на эту параллель указывают Б. Гаспаров и И. Паперно). А Мирон Петровский, наблюдательный и тонкий читатель Чуковского (и автор первой - и пока единственной - его биографии), обращает внимание на то, что "в рисунках Ре-Ми к "Крокодилу" хорошо просматриваются и легко узнаются черты блоковского Петербурга".