Константин Станюкович: Очерки общественной жизни

Кто не знает деятельности Н. И. Пирогова в Сева­стополе? Но едва ли кто поверит, что, когда Пирогов «сам себя предложил к услугам осады, он только после значительных хлопот добился разрешения отправиться в Крым», и, главным образом, благодаря участию в этом деле покойной великой княгини Елены Павловны.

Порядки, которые нашел Пирогов на театре войны, приводили его в ужас. «Страшное это время! Его нельзя забыть до конца жизни!» — говорил Пирогов, понимая, что люди гибнут не столько от ран и болезней, сколько от недостатков администрации и от злоупотреблений. «О том, что мы не были приготовлены к войне — это уже теперь не государственная тайна, — писал в преди­словии к своей «Общей военно-полевой хирургии» Пиро­гов. — В декабре 1855 года дошло до того, что наших раненых и больных (число которых сильно увеличилось от эпидемии) нужно было отправлять при 20° Р за 400–500 и даже 700 верст. Я нашел многих из них, при моем осмотре военных лазаретов в зиму 1855 года, с от­мороженными в транспорте ногами…» И далее: «Я ни­когда не забуду первого моего въезда в Севастополь. Это было в позднюю осень, в ноябре 1854 года. Вся дорога от Бахчисарая на протяжении 30 верст была загромождена транспортами раненых, орудий и фуража. Дождь лил как из ведра, больные и между ними ампутированные, лежали по́ двое и по́ трое на подводе, сто­нали и дрожали от сырости; и люди, и животные едва двигались в грязи по колено; падаль валялась на каж­дом шагу; из глубоких луж торчали раздувшиеся жи­воты павших волов и лопались с треском; слышались в то же время и вопли раненых, и карканье хищных птиц, целыми стаями слетевшихся на добычу, и крики измученных погонщиков, и отдаленный гул севастополь­ских пушек. Поневоле приходилось задуматься о пред­стоявшей судьбе наших больных; предчувствие было неутешительно. Оно и сбылось».

Расстроенный неурядицей и массою злоупотребле­ний, встреченных им на театре войны, Пирогов после шестимесячного пребывания в Севастополе вернулся в Петербург, рассчитывая личным ходатайством изме­нить положение врачебного дела в Крыму, — но это ему не удалось, и он снова был командирован в Крым, от­куда возвратился по окончании войны и снова занялся прерванными научными работами.

В эпоху новых «веяний», обнаружившихся после крымской войны, вопрос о воспитании, как и следует, занял одно из главных мест среди других вопросов, вы­двинутых требованиями жизни. «Морской сборник», где в те времена печатались статьи, не пропускавшиеся об­щей цензурой, первый обратил на этот вопрос серьезное внимание. Появились статьи гг. Бема, Николаи и дру­гих и, наконец, статья Пирогова «Вопросы жизни», обра­тившая на себя общее внимание. Вот как говорил о силе впечатления, произведенного этой статьей, Добролюбов: «Они поразили всех — и светлостью взгляда, и благородным направлением мыслей автора, и пламенной, живой диалектикой, и художественным представлением затро­нутого вопроса. Все, читавшие статью г. Пирогова, были от нее в восторге, все о ней говорили, рассуждали, де­лали свои соображения и выводы… Статья Пирогова, — говорит дальше критик, — вовсе не отличается какими-нибудь сладкими разглагольствованиями или пышными возгласами для усыпления наших отцов и воспитателей, вовсе не старается подделаться под существующий по­рядок вещей, а, напротив, бросает прямо в лицо всему обществу горькую правду; не обинуясь, говорит о том, что́ у нас есть дурного, смело и горячо, во имя высо­чайших вечных истин, преследует мелкие интересы века, узкие понятия, своекорыстные стремления, господствую­щие в современном обществе».

И по поводу этого общего сочувствия к статье Пиро­гова известный критик радовался за общество, находя, что оно «имеет столько внутренней силы, что не пугается сознания своих недостатков», и написал превосходней­шую статью, в которой с обычным мастерством развил основные положения Пирогова…

Говоря затем о собрании литературных статей Н. И. Пирогова, изданных в 1858 году редактором «Одесского вестника», гг. А. Богдановским и А. Геор­гиевским, последним как бы для вечного укора в буду­щей его деятельности, — тот же критик писал: «Все эти статьи — педагогического содержания, и все они предъ­являют требования столь простые и разумные, и в то же время столь высокие, что перед ними решительно совестно делается похвастаться чем-нибудь совершённым у нас в деле воспитания».

В самом деле, ново тогда было слышать это живое гуманное слово, беспощадно поражающее фальшь и ли­цемерие жизни. Вот что двадцать лет тому назад гово­рил знаменитый педагог, обращаясь к ученикам прежней «образцовой» школы: