Уолтер Лакер - Черная сотня. Происхождение русского фашизма

Соловьев верил, что у русского народа есть внутренние силы для самоизлечения. Но он также допускал, что галлюцинации могут привести к национальной катастрофе. Это необыкновенно точное описание характерного недуга русской крайней правой было опубликовано ровно сто лет назад, задолго до появления современной психиатрии. В то время положение России было устойчивым: еще не грянула революция 1905 года, еще не выступила на сцену «черная сотня» и концепция «русофобии» еще не была изобретена. Но и тогда бытовала твердая вера в воображаемые заговоры, а позднее она стала важной частью идейного антуража крайней правой. Если в спокойные времена находятся люди, готовые воспринять явно абсурдные идеи, то насколько же усиливается опасность погружения в коллективное безумие в период подлинных катастроф!

Эта тема заслуживает особого внимания, и в дальнейшем мы не раз к ней вернемся. Сказанное, впрочем, не означает, что каждый, оказавшийся в правой части политического спектра, разделяет описанные фантазии. Либеральные и умеренные националисты с негодованием отвергают их.

Как провести линию раздела между умеренными и крайней правой? Есть простое правило. Надо отличать тех, кто ищет причину бед России исключительно в интригах и махинациях внешних и внутренних врагов, и тех, кто готов вглядеться в самих себя, кто способен к самокритике и может внять призывам к покаянию.

Выше отмечалось, что политическая паранойя — не удел одной страны. Ее можно обнаружить повсюду, хотя и некоторых местах она более заметна и интенсивна. Случилось так, что в русской истории с ней можно встретиться чаще, чем в истории других стран. Почему? Даже если бы мы знали больше о динамике групп, о том, что возбуждает подозрительность и злобу, дает выход гневу и проецирует чувство вины, мы все равно не нашли бы удовлетворительного ответа. Ксенофобия стара как мир. Она обнаруживается у популистских движений и крайних правых группировок во многих странах, она была одной из важных черт сталинизма. Но это не совсем тот феномен, что мы взялись описать: феномен борца с химерами и фантомами, коллективного Дон Кихота. Он воюет с ветряными мельницами, повсюду обнаруживает отвратительных, закоснелых в злобе великанов, использующих против нашего героя пагубные западни и хитроумные уловки. Такой Дон Кихот не смешон и не трагичен, у него нет черт избавителя, им движет лишь ненависть, опасная и для него самого, и для других.

Психопатология отчасти способна объяснить такие явления, как Сталин, Гитлер и их последователи. Но она не может служить ключом ко всему: есть область зла, не описываемая в терминах душевного здоровья и душевной болезни. Это относится и к фанатикам русской правой: их главный мотив — обида и жгучая ненависть, «ненависть, которая ведет к отрицанию всех ценностей» [18] Ortega у Gasset J. Meditations on Quixote 1914. . Чтобы понять глубину этих страстей, самое лучшее, пожалуй, — почитать периодику крайней правой: легко увидеть, с каким презрением она говорит об «общечеловеческих ценностях», свойственных всему роду людскому.

Несколько замечаний о структуре книги. В нынешней «русской идее», как ее толкует крайняя правая, не так уж много существенно нового. Новой может быть смесь, но не ее составляющие. Чтобы разобраться в происхождении «русской идеи», необходимо отправиться в глубь истории. Поэтому в первой части книги рассматриваются дореволюционные доктрины, питающие и вдохновляющие современные идеологии. Нам придется обсудить Достоевского, славянофилов и идеологию православной церкви, хотя они не больше ответственны за «Память», чем Фихте и Ницше — за Адольфа Гитлера. Идейное сходство между «черной сотней» (а также ее эмигрантскими последователями) и нынешней крайней правой гораздо ближе и потому будет рассматриваться подробнее. Поскольку же «русская партия» существовала не только в эмиграции и ее предтечи появились после второй мировой войны в Советском Союзе, нам нельзя игнорировать и их. Затем я буду рассматривать современные выступления и практическую деятельность крайней правой.

Почти наверняка критики этой работы спросят: зачем сосредоточивать внимание на разных маргинальных группах, создавая впечатление, что все русские патриоты — шовинисты, негодяи и психопаты? Такое толкование намерений автора было бы ошибочным. Русский патриотизм естествен и законен, как любой другой, но автора беспокоят экстремистские воззрения и их защитники. Иные группировки представляют собой малочисленные секты, но есть и достаточно крупные. Литературно-политический журнал, выходящий в сотнях тысяч экземпляров, — не маргинальное явление, а такие группы и такие издания насчитываются ныне десятками. Возможно, вопреки надеждам экстремистов, время не работает на них и влияние их не усилится в ближайшие годы. Но в периоды кризисов экстремистские идеи обретают массу сторонников. Не учитывать эту возможность было бы просто глупо.