Уолтер Лакер - Черная сотня. Происхождение русского фашизма

Национализм по-прежнему может быть могучей силой в деле мобилизации недовольных и обиженных, а также тех, чьи патриотические чувства глубоко оскорблены, кто верит, что для спасения Отечества должны быть предприняты радикальные и даже насильственные действия. Существует освященная временем русская склонность к радикализму и экстремизму, к безоглядному, далеко выходящему за пределы здравого смысла следованию идее и идеалу. Русские взяли на вооружение социализм — политическое учение, которое в других странах привело к демократии и социальному обеспечению, — и превратили его в кошмар. Есть опасность, что национализм, весьма взрывная сила и в лучшие времена, приведет к тому же, если его будут питать ненависть и эгоизм, если его будут насаждать за счет других ценностей; тогда и он превратится в чудовище.

Коммунизм и национализм всегда были главными областями моих научных интересов; в 1960-е годы исследование идеологических корней нацизма привело меня к изучению «черной сотни» и «Протоколов сионских мудрецов» [10] Laqueur W. Russia and Germany: Hitler's Mentors. N.J., 1963; N.Y., 1987. Русский перевод: Лакер У. Россия и Германия: Наставники Гитлера. Вашингтон, 1991 . Я вырос в условиях тоталитарного режима, когда националистические страсти охватили всю Европу; видимо, это помогло мне понять различные формы национализма. Но это же обстоятельство помогло мне прийти к выводу, что исторические параллели имеют только лишь ограниченную ценность. Некоторые западные и русские авторы подчеркивают сходство ситуаций в нынешней России и в поздней Веймарской республике, при начале нацистского движения. Есть здесь некоторые черты поразительного идейного сходства (об этом подробнее — далее), но немало и решительных различий. Политическая обстановка в посткоммунистической России совершенно не похожа на ту, которая сложилась в Германии в 1932 году.

Во времена политической поляризации и радикализации в России иностранцы, пишущие о русской правой, обречены на обвинения в «русофобии», если только они не демонстрируют безоговорочную поддержку крайних правых взглядов. Эта книга писалась не ради полемики. То, что в России есть правоэкстремистское движение, — не такое уж поразительное открытие. Подобные партии существуют практически в каждой европейской стране, а также в Америке и в других местах. Чудом было бы, если бы Россия оказалась исключением. Я — не русский, и боль России не может быть моей болью. Но я могу понять чувства русских перед лицом катастрофы и симпатизировать им. Я достаточно знаком с русской темой, чтобы знать: история России — не только история прислужничества, отсталости и упущенных возможностей. Многое в русской культуре вызывает мое восхищение, и многие черты русских людей — симпатию. Я твердо убежден, что русский народ заслуживает лучшей доли. В истории народов бывают бури и затишья, и, вероятнее всего, Россия в конце концов справится с нынешним бедственным положением.

Я хорошо понимаю негодование и чувство униженности, которые испытывают многие русские в этот критический период. Вероятно, крушение старой Советской (Российской) империи было неизбежным. Однако распад ее принял катастрофический характер, и страшные последствия будут ощущаться еще долго. Если Россия примет все требования новых республик, если она поддастся устремлениям сепаратистов, предав забвению ее собственные национальные интересы, произойдет беспрецедентное в истории самопожертвование. Здесь не может быть существенных разногласий между русскими патриотами справа и слева. Нравственного или исторического закона, предписывающего народам и обществам кончать самоубийством, не существует.

Патриотизм — не монополия правой. В известной статье на смерть Константина Аксакова Герцен писал: «Да, мы бы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но неодинакая… И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» [11] Герцен Л. И. ПСС. М., 1956. Т. 9. С. 170. — Прим. ред. 22 .

В те более цивилизованные времена спор славянофилов и западников был всего лишь «семейной разладицей» (Герцен) внутри русской интеллигенции. Куда в ретроспективе истории отнести Петра I? Он был величайшим проводником идей Запада, но он же говорил, что Европа надобна России на несколько десятилетий, а потом Россия сможет повернуться к ней спиной. Чаадаев писал, что в истории России он не видит ничего иного, кроме варварства и грубых предрассуждений, — ни величественных воспоминаний, ни вдохновляющих примеров. Но и его не изгнали из рядов русских патриотов за откровенную русофобию: даже критики Чаадаева знали, что им двигала не ненависть, а любовь, сочетавшаяся с глубоким отчаянием. Они были готовы если не простить, то понять даже такую эксцентричную личность, как Печерин, который покинул Россию и обратился в католичество. Он писал: как сладко ненавидеть отечество и жадно ожидать его окончательного разрушения…. Раскол по-настоящему углубился с приходом второго поколения славянофилов — «людей, бегущих от реальности в мир исторических фантазий». Погодин обнаружил, что Россия абсолютно отлична от Европы во всех отношениях, начиная от климата и физиономических черт, что она подвергла все достижения человечества великому синтезу и привела к гармонии все цивилизации, примирив сердце и разум. Широкое распространение получила идея «прогнившего Запада», а затем, после победы реакционеров в 1849 году, ее стало разделять немало левых западников.