Валентин Гринер - От сентября до сентября

— Завтра — в Архангельск.

— Тогда желаю летной погоды, — он протянул мне руку. — Приезжайте в разгар лета, на ягодно-грибную страду…

— Спасибо. Постараюсь приехать. Поклон Елизавете Викторовне.

Он кивнул.

— Простите, если был недостаточно внимателен… Просто такая у нас нынче запарка… Счастливо!

Побывать в Коряжме в разгар лета не удалось. А лето на Севере выдалось доброе. И даже последние августовские дни радовали и волновали безоблачной погодой, как радует и волнует эпилог хорошей книги, которую, к сожалению, вот-вот пора закрывать.

Я перечитал телеграмму Семена, мысленно увидел многочисленных коряжемских друзей, представил встречи с ними, вообразил торжества на производстве беленой сульфатной целлюлозы и мне почему-то захотелось хоть ненадолго вернуться к жизни газетного корреспондента, с ее высокой мобильностью, постоянной готовностью бросить все и лететь за сотни километров ради репортажа в сто газетных строк…

В Котлас прилетел последним рейсом. В Коряжму добрался после полуночи. Хорошо знакомая гостиница, хорошо знакомая дежурная. Во многих номерах идет ремонт. Но место нашли, устроили.

Утром — на комбинат. Несмотря на ранний час, командный состав уже на месте: и генеральный директор с первыми заместителями, и секретарь парткома, и председатель заводского комитета, и комсомольский вожак. Здороваюсь со всеми и тут же с некоторым огорчением узнаю, что миллионная тонна была сварена ночью. Но какое это имеет значение — двумя часами раньше или позже?! Главное — есть!

После окончания смены прямо в цеховом пролете — митинг. Именинники во главе с Эдуардом Константиновичем Веричевым — в центре. Алые ленты через плечо, на груди специально изготовленные памятные значки. Здесь же представители подготовительных потоков, без которых невозможно было бы сварить не только миллионную, но и самую первую топну целлюлозы, здесь же коллеги из других варочных цехов, с которыми соревнуется производство Голубева.

Все удивительно просто и вместе с тем необычайно торжественно. Подумалось вдруг о том, что на Котласском ЦБК умеют не только отлично работать, но и по-деловому, без натяжек и притворства отмечать знаменательные события.

Выступает генеральный директор, благодарит коллектив за добросовестный труд, желает всего, что желают хорошим людям в подобных случаях. В числе других достижений Александр Александрович называет интересную цифру:

— Картонно-бумажному производству при таких же мощностях и заданиях для выработки миллионной тонны понадобилось пять лет, два месяца и пятнадцать дней, — Дыбцын делает многозначительную паузу и сообщает: — Ваш коллектив преодолел этот высокий рубеж за четыре года, восемь месяцев и четырнадцать дней, вы обогнали время ровно на четыре месяца, а это значит, что страна получила дополнительно более восьмидесяти тысяч тонн целлюлозы со Знаком качества…

Вот и отличное начало для газетного репортажа с места события. Надо только побеседовать с варщиками, особенно с бригадиром. Ему как раз вручают памятный подарок и талон на мотоцикл «Днепр». Невысокого роста, худощавый, сутуловатый, очень подвижный, Эдуард Константинович Веричев кажется мне свойским человеком, этаким рубахой-парнем, с которым легко работать и просто договориться о самых сложных вещах.

После митинга подхожу к бригадиру, представляюсь, говорю о том, что пишу книгу о людях комбината и хотел бы подробно побеседовать с ним. Но книга книгой, она увидит свет не так-то скоро, а сейчас хотелось написать оперативный материал для газеты о варке миллионной тонны.

Веричев заметно настораживается. Он берет лист бумаги, переспрашивает и тщательно записывает мою фамилию, имя, отчество, место жительства…

— Насчет капитального разговора пока ничего не обещаю, — говорит бригадир. — Ведь я вас совсем не знаю. Надо подумать, в какой плоскости беседовать. Да и некогда сегодня. Разве что завтра. Завтра у меня смена с шестнадцати до нуля, времени хватит.

— Согласен. Приду к вам на пульт после шестнадцати часов. Договорились? — Я протягиваю ему руку, но Веричев не торопится с рукопожатием и уже не кажется мне рубахой-парнем, с которым можно быстро договориться обо всем.

— Я хотел предупредить насчет миллионной тонны в газете, — строго замечает он. — Можете, конечно, писать. Дело ваше. Но чтоб обо мне пе было там никакой «тюльки»…

— Как это понимать?

— Очень просто… Вы болельщик хоккея?