Василий Шульгин - Что нам в них не нравится…

Их вытеснило еврейство. Тот русский пояс, который залег вокруг еврейского центра, в каждом местечке Малороссии, пояс в наше время занимавшийся почти исключительно хлебопашеством, образовался из потомков русских горожан, торговцев и ремесленников, которых еврейство отстранило от их занятий; выселило из центра на окраины; перевело в низший социальный класс; омужичило.

Этого одного достаточно, чтобы объяснить явление антисемитизма в Малой России. Правда, с течением времени русское городское население, оттертое на задворки, забыло, что когда-то оно знало иные ступени социальной иерархии. Но оно сохранило, так сказать, в крови нерасположение к виновнику сей своей деградации. Оно явственно чувствуется в слове «жид», которое из национального имени стало ругательством.

Несколько иной, но имевший те же результаты, процесс произошел в малорусской деревне. Евреи, покровительствуемые польским королем Казимиром Великим, быстро растеклись по всей Польше, Литве и «Руси», то есть Малой России. В деревнях они стали прослойкой между «панами» (часто ляхами или ополячившимися русскими дворянами) и низшим русским населением. Они арендовали очень много имений у «панов» и в качестве таких арендаторов стали неким средним сословием. Малорусские исторические песни наполнены горькими жалобами на «жидив-орендарив», угнетавших население: ведь к ним в руки, вместе с арендой, переходили все права помещиков, то есть весьма суровое крепостное право. Особенно возмущало население, что евреи распоряжались даже православными храмами (считавшимися личной собственностью католиков-помещиков). В качестве арендаторов евреи считали себя вправе взимать деньги с посещающих храм и с совершающих требы. Чтобы окрестить, обвенчаться или похоронить, надо было получить разрешение «жида» за соответственную мзду. Самолюбие русского народа страдало не менее, чем его скромный карман. Неудивительно, что при таких условиях, когда вспыхнули казацкие восстания, они направлены были столько же против «панов», сколько и против «жидов». Тогдашний антисемитизм имел под собой очень реальную подкладку: евреи, сильные своими способностями и организацией, уничтожили русское среднее сословие и причинили достаточно обид низшему. Под эгидой казачества русское население свело с еврейским счеты: свело, как умело; долго зажимаемая «низовая» пружина, освободившись, бьет больно, грубо и «почем зря».

Казачество отстаивало права русского народа и мстило угнетателям — «с гаком», но бессистемно, штормовыми порывами. Ему на помощь пришла сначала Москва, а потом Петербург. Другими словами, на помощь утерявшему политическую самостоятельность южнорусскому народу пришла государственная русская сила, собранная и упорядоченная «наследственными вожаками». С этого времени русский народ, соединенными усилиями Севера и Юга, систематически стал ослаблять давление наседавших на него народностей. В том числе было ликвидировано ярмо поляков и евреев в Малой Руси. На этом пути, как это часто бывает, русский народ, что называется, «переборщил». Он сам навалился на тех и других. Эта реакция, быть может, была не так жестока (синагоги в аренду русским помещикам не отдавались), но все же, как всякий «сюпер-флюй», — это была ошибка. Надо было, по истечении времен и сроков, постепенно ослаблять вожжи.

Это, между прочим, чувствовалось некоторыми вдумчивыми наблюдателями края. Конечно, я говорю не о тех беспардонных наших либералах, которые вообще ничего не «наблюдали»; они, как канарейки, трещали с чужого голоса подхваченную волынку на слова pereat Russia, fiat… [25] *Да погибнет Россия, да будет… (лат.). равноправие.

Я говорю о тех, кто хорошо знал историю своей родины и причины «придерживательной» в отношении евреев политики, но кто находил, так сказать, «на осязание», что можно и должно «потравить шкот». Очевидно, у них было смутное ощущение надвигающейся бури. Да и самый антисемитизм в Малой России в эпоху, о которой я говорю (то есть перед Японской войной), начинал делаться «добродушным». Это понятно. Реальные его причины (угнетение со стороны евреев) уходили в прошлое; оставалось только неприятное, но смутное воспоминание.

Евреи нашего края в эту эпоху ничем не напоминали грозных и жестоких арендаторов времен Ляхистана. Это были люди, зарабатывавшие свой кусок хлеба, как и все остальные; они чаще вызывали жалость, чем возмущение. «Местечковые евреи» были мне достаточно знакомы. У нашей семьи в Малороссии было несколько имений, в которых мы вели довольно большое перемольное дело. По этим мукомольным делам приходилось иметь постоянное сотрудничество с евреями; в наших краях хлебная и мучная торговля — в еврейских руках. Общее впечатление у меня осталось, что с этими людьми можно иметь дело: люди как люди, — со своими недостатками, но и с несомненными достоинствами. Разумеется, нежелательно быть от них зависимыми. Мы и не давали им «верховодить». И достигали этого самым простым способом. Во всем свете почему-то так повелось, что «христиане» берут деньги у «Шейлоков» и затем вследствие сего попадают в «ужасное положение»; тогда с них вырезывают «фунт мяса», если их не спасают какими-то чудесными приемами хорошенькие женщины в штанах или какие-нибудь иные, но столь же маловероятные, комбинации. У нас было наоборот: мы сами были Шейлоками; не нам евреи, а мы евреям давали деньги «на дело». Таким образом, если кто от кого зависел, то они от нас; и все шло прилично: зерно притекало, мука мололась и, превратившись в тонкорунную крупчатку, струилась в разные города, вплоть до столицы — на радость Медному Всаднику, насадителю русской промышленности. И «кушали хлеб» и евреи, и русские; и не слышно было криков ни о еврейском засилье, ни о русском гнете.