8 мартапослал Толе письмо. «Здравствуй, дорогой Толя! Меня уже начинает беспокоить твое молчание. Со 2 февраля писем от тебя не было. Что-нибудь с тобой случилось? Напиши скорее. Теперь в Ленинграде началась нормальная жизнь. Дорога Ленинград — Москва уже восстановлена, ходят пассажирские поезда. Я нахожусь под Нарвой в большом «мешке». Обстреливают нас немецкие батареи каждый день. Мы им даем еще больше. Но место, где мы находимся очень и очень неуютное. Часто попадаешь под сильный обстрел и считаешь, что уже конец. Напиши, Толя, где ты находишься. Будь счастлив, твой папа». Мое письмо пришло обратно с надписью: «Чуркин Анатолий из части выбыл, адрес неизвестен».
От Советского Информбюро
8 марта 1944 года
На Нарвском направлении крупные силы немецкой пехоты перешли в контратаку. Советские артиллеристы и минометчики открыли шквальный огонь и произвели в рядах противника-опустошительные потери. Оставив на поле боя до 900 трупов, немцы в беспорядке отступили.
14 мартапереехали на новое место, за три километра от старого КП, в лес около просеки, но тут нас сильно обстреливают немцы.
31 мартаполучил письмо из Торжка от Аси. «Здравствуйте, Вася! Получила Ваше письмо. Очень рада ему. Теперь ваши письма для меня редкость, зная, в каких условиях Вы находитесь. Плохо, что Вы себя не бережете. Сейчас за собой нужно следить больше, чем когда-либо. Береги, Вася, себя. Будь здоров и счастлив. С приветом, Ася».
Идет сильная артиллерийская стрельба с нашей стороны и со стороны немцев. Сегодня к нам привезли из Ленинграда в ящиках новые автоматы ППС с откидным прикладом. На плацдарме, где мы находимся, несколько наших корпусов. Враг жестоко сопротивляется, сдать Нарву не хочет. Вражеская авиация нас бомбит день и ночь, но днем наши зенитки не дают им летать. Потери с обеих сторон очень велики. Готовится наше наступление. До Финского залива осталось около трех километров, перешеек, который весь простреливается. Три полка нашей 80-й дивизии и полки 256-й дивизии вклинились дальше, перерезали железную дорогу Нарва — Таллин. Немцы снабжают свои части в гор. Нарве по шоссейной дороге, по берегу Финского залива.
Писал ответ се.
2 апреляс Чудаковым Л. Д. отослал в Ленинград порошок в вещевом мешке, мыло, носки шерстяные две пары и еще кое-что.
4 апрелявторично послал письмо командиру части и Толе. «Дорогой Толя, что с тобой? Ты же знаешь, что для твоего папы ты единственный самый родной остался. Скоро два месяца, как от тебя нет писем. Что же это, Толя, а? Не мучай меня. Или ты уже не жив? Эх, как тяжело, если тебя уже нет, дорогой мой сыночек Толя. Ведь все, что осталось у меня таким близким, дорогим — это только ты, мой родной Толя. С потерей тебя для меня наступит мрак, закат радости навечно. Чувства мои будут атрофированы. После этого я буду живым трупом. Война отняла у меня все. Ты, Толя, оставался моей последней надеждой и радостью. Может быть, ответишь, Толя? Ох, как я буду рад. Твой папа». Письмо мое без ответа вернулось обратно. Сердце мое забило тревогу. Мне не терпелось, я стал искать его среди убитых. Ходил по лесу, по пустырям, по болоту. Один из убитых лежал вниз лицом на траве. По затылку, по волосам и ушам я решил, что это мой сын. Сердце мое замерло, я остановился и, наклоняясь, стал рассматривать и вспоминать до мельчайшей подробности все его приметы. Я стоял над трупом в оцепенении может минуту или две и решился, будь, что будет — взяв руками за плечи, резким движением повернул убитого на спину. Голова убитого вместе с туловищем легла затылком на траву. Но лица у солдата не было. Лоб, нос и подбородок срезало осколком снаряда. Неровная плоскость, оставшейся полголовы, запеклась кровью. Может быть, это был мой сын, а, может быть, не он, но такое лицо убитого запечатлелось на всю мою жизнь. Уже стало темнеть, наступала ночь, а я упорно продолжал искать среди убитых своего сына. Я уже много осмотрел, поворачивал головы, всматриваясь в лица убитых. Стало совсем темно, уже нельзя было отличить одного от другого. Я пошел лесом в направлении к просеке, где стоял наш сруби и, перешагивая через трупы, низко наклонялся, стараясь узнать моего Толю. Наконец понял, что для того, чтобы осмотреть каждого убитого на этом пятачке, потребуются многие месяцы. Вся эстонская земля на этом плацдарме была устлана трупами. Убитые лежали на дорогах, около дорог, в лесу и на болотах, на открытых полянах. Нарвский плацдарм поглощал дивизию за дивизией. На смену им приходило новое пополнение.
Читать дальше