Сэмюэл Беккет: Живописцы препятствий

Сэмюэл Беккет

Живописцы препятствий[1] Опубликовано: Derrière le Miroir, 1948, №11/12, р.3–4, 7.

Перевод с французского и примечания Бориса Дубина.

Все, что я имел сказать о живописи братьев ван Вельде [2] Ван Вельде Брам (Абрахам, 1895–1981) и Гер (Герардус, 1897–1987) — нидерландские живописцы, с середины 1920–х гг. работали во Франции. Старший из братьев выступал, наряду с прочим, как художник книги, иллюстрировал издания Мориса Бланшо, Андре Дю Буше, Ива Бонфуа. , я уже сказал в последнем номере «Кайе д‘ар» [3] Имеется в виду текст «Мир и пара брюк» (переиздан отдельной книгой в 1989 г., русский перевод его фрагментов см.: Иностранная литература, 2000, №1). (если только с тех пор не вышел новый). И мне нечего добавить к тому, что там было сказано. Мало ли, много ли я тогда сказал, но добавить мне нечего. К счастью, речь не о том, чтобы сказать то, что еще не было сказано, а о том, чтобы пересказать — и чаще всего как можно короче — то, что уже миллион раз говорилось. Иначе ведь обеспокоишь истинных ценителей. И это еще самое малое. А современная живопись — вещь и без того достаточно беспокойная, чтобы добавлять ей лишнего беспокойства, рассказывая о том, что она может быть такой, а может — этакой. К тому же, мы и сами беспокоимся без малейших на то оснований. И уже достаточно — и вполне основательно — обеспокоены, и не только современной живописью, а потому вовсе не желаем прежде времени себя беспокоить и пытаться высказать по ее поводу то, что еще не было сказано. Поддаваться же недостойному соблазну высказать то, что еще не сказано по ее поводу, значит рисковать — и серьезно рисковать — тем, что в голову вдруг придут мысли, которые, насколько известно, еще никому в голову не приходили. Нет, если не хочешь доставлять лишнее беспокойство себе и другим в связи с современной живописью или другими предметами ученых диссертаций, важно одно: заявить нечто — не важно, оригинальное или нет, — и держаться сказанного. Поскольку заявив нечто и держась сказанного что бы ни случилось, можно, в конце концов, составить мнение о чем угодно — твердое, надежное мнение, при котором и останешься на всю жизнь. А презирать мнения, которые не снашиваются веками, нет никакого смысла, почему их, конечно же, никто и никогда, даже в самом раннем Средневековье, не презирал. Тем более это относится к мнениям о современной живописи, о которой ведь обычным способом никакого, даже самого беглого, мнения не составишь. А заявив — и твердо заявив — в один прекрасный день и потом повторяя на следующий, и послезавтра, и день за днем, что современная живопись есть вот это и только это, можно лет за десять–двенадцать узнать, что такое современная живопись и, может быть, даже обогатить этим знанием своих друзей, причем не проводя лучшие часы дня в так называемых галереях, помещениях тесных, захламленных, тусклых, и не утруждая собственных глаз. Иными словами, узнать все, что стоит знать, в виде готовой формулы, а не это ли задача любой науки? Знать, что имеешь в виду, — вот в чем истинная мудрость. А лучший способ узнать, что имеешь в виду, это терпеливо иметь в виду всякий день и в любой ситуации одно и то же, сжиться с формулой, которую однажды нашел. Чтобы при классических закавыках вроде вопросов об экспрессионизме, абстрактной живописи, конструктивизме, неопластицизме и их противоположностях исчерпывающие, окончательные и, скажем так, машинальные ответы выскакивали сами собой. По счастью, возникающую в итоге эстетическую неуязвимость и отменное самочувствие вполне можно изучать в сообществе самих современных художников, которые, будь они спрошены или безо всяких вопросов, в любой час дня и ночи продемонстрируют, в чем именно состоит современная живопись, а в чем — нет (особенно — в чем нет), и сравняют с землей все, что посмеет сопротивляться этой демонстрации, быстрей, чем успевают начертить круг или треугольник. Их живопись, которую, впрочем, не нужно путать с разглагольствованиями о ней, несет на себе счастливый след той же уверенности и неопровержимости. Так что о каждом из двух составляющих — холсте и рассуждении — не всегда легко сказать, где здесь курица, а где яйцо.

Сегодня — и не только из пасти обычных аллигаторов, одним глазком роняющих слезу, а другим буравящих художественный рынок, но и из уст наиболее серьезных и уважаемых ценителей — мы знаем, что времена Парижской школы (как бы ее ни определять) остались в далеком или недавнем прошлом, что ее великие и малые мастера умерли или умирают, а эпигоны заблудились в руинах великого отказа.