Виктор Топоров - Жёсткая ротация

Не будем ни спорить, ни соглашаться с либералами, бог им судья, но перенесём глобально глубокую мысль в интересующую нас плоскость. Литературная люстрация плюс пожизненный запрет на профессию для дедушек, не просящих «утку», и для архивных юношей от сорока до семидесяти, им эту «утку» любовно и исправно, хотя и без толку, подкладывающих, необходимы отечественной словесности как воздух. Иначе мы так и будем зажимать нос руками. Иначе мы так и будем оглядываться вокруг себя, а они продолжат делать то, что делают… Конечно, литературная люстрация дело не писательское, а читательское. Не читайте, а главное, не приобретайте их книг, не берите в библиотеке «толстые» журналы, выключайте телевизор при виде Татьяны Толстой и Виктора Ерофеева с их гостями, не говоря уж о Яхесе Гордине из «Звезды» с Натальей Барбарисовной Ивановой из «Знамени» и с человеком из журнала «Нева», носящим в литературных кругах ласковое прозвище Простатитчик. Не читайте советских писателей, перефразируем мы профессора Преображенского, — это ведь неправда, что других у нас нет — и поэтому не следует читать никого!

2005

Главным поставщиком литературных скандалов в бедном на события и курьёзы литературном году стал маститый поэтище Евгений Рейн, которого любивший подурачить собеседника (особенно — Соломона Волкова, но и остальных тоже) Иосиф Бродский то ли в шутку, то ли всерьёз называл своим учителем. То есть говорил он это, разумеется, в шутку, но кое-кто воспринял эту шутку всерьёз. Самое смешное в том, что мало-помалу уверовал в справедливость шутливой оценки и сам Рейн — многодесятилетний оруженосец и придворный шут никакого, конечно, не Бродского, а, прошу прощения, Евгения Евтушенко. Именно в свите у Евтушенко и состоялся Рейн не столько как стихотворец (стихотворцев таких — на пятачок пучок), сколько как персонаж столичной тусовки. Персонаж комический — под стать господину и даже с превышением. Но потом пошла перестройка, Бродскому дали Нобелевскую премию, наших начали пускать в Нью-Йорк, где их тут же прозвали «пылесосами» (в том смысле, что они высасывают из обосновавшихся за океаном друзей юности всё — от добрых слов до швейцарских ножичков и б/у компьютеров), Евтушенко сдулся, а Рейн, наоборот, надулся как индюк — и пребывает в этом состоянии до сих пор. «Оказывается, Александр Семёнович (Кушнер. — В. Т.) тоже любит конвертируемую валюту», — в отчаянии написал почтенному питерскому старцу Израилю Меттеру Сергей Довлатов, и, как всегда, приуменьшил. Оказывается, любит её не только Александр Семёнович — и совершенно необязательно конвертируемую. Взять можно и рублями, и тугриками, и, если уж на то пошло, барашками — и совершенно необязательно «барашками в бумажке». Три скандала с Евгением Рейном это не то чтобы доказывают (аксиомы в доказательствах не нуждаются), но превосходно иллюстрируют. Первый скандал разразился весной в связи с присуждением Государственной и приравненной к ней Пушкинской премий. Профильный комитет проголосовал так: за Олесю Николаеву девять голосов, за Евгения Рейна — два. После чего премию присудили (причём повторно) Рейну. Члены комитета взбрыкнули, но им велели не рыпаться — и рыпаться они перестали. Да и пока рыпались, делали это как-то сконфуженно: конечно, мол, Рейн тоже замечательный поэт, но мы-то проголосовали за Николаеву… Ну а если замечательный (пусть и всего лишь тоже замечательный), то какая вам разница? Премия всегда лотерея. Правда, в случае с Рейном лотерея не слепая, а зрячая. О том, как Рейну дали Государственную премию в первый раз, его давний друг и доброжелатель Анатолий Найман написал и опубликовал пьесу. Старый импотент, которого в пьесе зовут Шварцем, подкладывает жену под важных людей, а та рассказывает им, что он выдающийся поэт, лучший друг и учитель Бродского, любимый ученик Ахматовой, ставленник солнцевской братвы и мирового сионизма. В результате премия достаётся Шварцу, а вовсе не истинно выдающемуся поэту, лучшему другу Бродского, любимому ученику и тайному мужу Ахматовой, ставленнику литературной молодёжи и РПЦ, которого в пьесе зовут Анатолием Найманом. Впрочем, есть и другое свидетельство: «Мне предложили Государственную премию (десять тысяч долларов в рублёвом эквиваленте) за взятку в тысячу, но тысячу потребовали вперёд, а её у меня просто не было», — рассказывал ещё один любимец муз, впоследствии удостоенный куда более высокой (в денежном эквиваленте) премии — Солженицынской.