Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Далее Эрнст подробно описывает свой «подвиг». Нацистский провокатор причмокивает, рассказывая о деталях своего преступ­ления. И надо признать, что это была работа профессионального поджигателя. Наука «толстого Германа» не пропала даром...

«Я начал работу с зала кайзера Вильгельма. Мы создали большое количество очагов пожара между залом кайзера Виль­гельма и залом пленарных заседаний тем, что намазали стулья и столы фосфорным составом. В то же время мы вылили керосин на гардины и ковры. Когда мы снова очутились в зале пленар­ных заседаний, не было еще девяти часов.

Точно в 9 час. 05 мин. все было готово. Мы пошли назад. В 9 час. 12 мин. мы были в машинном помещении. В 9 час. 15 мин. мы перелезли через стену».

Карл-Эрнст окончил свою работу. Ван дер Люббе сделал остальное, и уже через час Гитлер имел возможность объявить «крестовый поход» против коммунистов. А несколько дней спустя верховоды финансового капитала посадили нацистскую свору в министерские кресла и ее руками начали приготовления к под­жогу мира.

Как видим, огромны были заслуги Карла-Эрнста и ван дер Люббе перед «третьим рейхом». И именно в связи с этими за­слугами оба провокатора вынуждены были распрощаться с жизнью. Язык ван дер Люббе одеревенел от удара секиры па­лача, язык Эрнста уничтожила 30 июня 1934 года кучка подруч­ных прислужников Геринга. Признательность Адольфа Гитлера тоже ходила крутыми и кровавыми тропами.

Коль скоро предоставляем слово документам, пусть скажет свое слово бывший директор «немецко-советского общества воздушного сообщения» Георг Зоммер.

Двадцать седьмого июля 1934 года, то есть ровно через год после поджога рейхстага, Зоммера вызвали по телефону в глав­ное управление гестапо. Там советник Шульц дал ему секретное поручение: подготовить самолет для трех болгарских коммуни­стов, обвиненных в поджоге рейхстага, которые после скандаль­ного провала обвинения были оправданы судом. Шульц тут же уведомил Зоммера о маршруте самолета: Москва, с пересадкой в Кенигсберге.

На другой день узники были привезены на Темпельгофский аэродром. «Во время заправки самолета,— рассказывает сегодня Георг Зоммер,— подошел ко мне неизвестный мне прежде поли­цейский агент, показал свой документ и заявил мне тоном при­каза, что этих трех обвиняемых нельзя было осудить из-за не­достатка доказательств, и все же они должны быть на всякий случай ликвидированы, и именно следующим образом: самолет разобьется на советской территории. Коричневый пакет, который агент имел при себе и в котором как будто были личные вещи трех арестованных, должен был находиться при пассажирах и по­служить причиной катастрофы... Агент старался успокоить меня и заявил, что я должен рассматривать это поручение, как приказ «высшего начальства».

Однако агенту не удалось успокоить перепуганного этим оригинальным поручением Зоммера. Побаиваясь судьбы ван дер Люббе, он выбрал меньший риск:

«Самолет поднялся в воздух около 8 часов утра. Во время смены самолета в Кенигсберге удалось предупрежденному мной директору Фетте выбросить пакет с адской машиной».

Легко себе представить настроение Геринга, когда он услы­шал по московскому радио голос Димитрова. И в этих обсто­ятельствах Геринг был беспомощен: наказание трусливого Зоммера только бы наделало много лишнего шума. В конце концов неизвестно было, где следовало искать виновных — в Берлине или в Кенигсберге.

Сегодня Геринг, как и другие его сообщники, обезврежен. Рука его больше не будет убивать и не будет поджигать. Три­буналу осталось только поставить точку над «и».

Нет более жалкого зрелища, чем конец карьеры нацистских вершителей судеб Германии. В роде человеческом было немало узурпаторов, более или менее жестоких, более или менее подлых, но ни один из них не дал миру картины такого позорного распада, как это сделали творцы «третьего рейха» в час, когда история указала им на дверь.

Каждый новый день приносит нам новые документы, новых свидетелей. В хаосе противоречивых известий, слухов и обычных сплетен-небылиц вырисовывается постепенно картина последних дней гитлеровских Содома и Гоморры.

Вот какой представляется эта картина.

Двадцать четвертое апреля 1945 года. Гитлер не выходит даже на пять минут из надежного бомбоубежища рейхсканце­лярии. Полубезумный от отчаяния и животного страха он напо­минает зверя, неожиданно оказавшегося в клетке. С ним Ева Браун, Мартин Борман, шурин Евы эсэсовский офицер Фегеляйн и Геббельс с женой, единственные люди, которых Гитлеру удалось заставить остаться в Берлине. Зачем? Этот вопрос он мог прочесть и в заплаканных глазах Евы и на дрожащих губах Геб­бельса. Он до сих пор еще декламировал им о верности, о чести, он и теперь еще повторял им плакатные лозунги вроде того, что не повторится больше 1918 год, но они чувствовали, что его само­го загнал в этот подвал только страх и сознание того, что нигде и ни у кого не найдет он спасения.