Алексей Цветков - Атлантический дневник (сборник)

Инстинкт охраны окружающей среды присущ, на мой взгляд, любому человеку, уважающему нравственные нормы и не обремененному заботой о существовании настолько, что на эту роскошь просто не хватает времени и внимания. Мне, к примеру, горько сознавать, что наши правнуки уже не застанут такого замечательного жителя этой планеты, как тигр, будь то уссурийский или бенгальский, – в лучшем случае он еще поживет некоторое время на пенсии в зоопарке. Но если предположить, что его сохранение возможно лишь ценой страдания или даже гибели людей, мы вправе усомниться в целесообразности такой операции – тем более, что в экологических расчетах речь идет даже не о живом существе, не о тигре как конкретном животном, а о виде.

По мнению Бьорна Ломборга, реальный источник бед человечества – это нищета и болезни, борьба с которыми требует совсем иных методов, чем всемирный аврал, запланированный в Киото. Но экологи рассуждают иначе – для них предполагаемое несчастье, приключившееся с планетой, имеет приоритет над человеческим, хотя говорить об этом вслух не принято. Путь, ведущий в эту точку парадокса, от проблемы зараженного источника питьевой воды или свалки вблизи жилого квартала кажется бесконечно далеким, даже фантастическим: возможна ли идеология настолько тоталитарная, чтобы совершенно вынести человека за скобки? Но она не только возможна – она очевидна из истории с ДДТ, где речь идет реально о множестве человеческих жизней, которые можно было бы спасти, если бы не чудовищный предрассудок и не ошибка экзальтированной пророчицы, лежащая у его истоков. Пока читается это эссе, во всем мире от малярии умерло не менее 40 человек – и это не просто неумолимая статистика, а беда, которую мы не поправляем сознательно.

«Природа – не храм, а мастерская, и человек в ней – работник», – сказал когда-то герой Тургенева. Сегодня нам пытаются внушить, что все-таки не мастерская, а храм и что человека сюда никто не звал, что он не имеет даже равных прав со своими собратьями по зоологии. Книга Бьорна Ломборга, реабилитированная датским правительством, – это не просто инструкция к правильному использованию статистики, это еще и протест против бесчеловечного культа, которому мы слишком долго позволяли держать себя в потемках.

Может быть, сейчас это прозвучит как откровение выходца из Средневековья или даже размороженного мамонта из тундры, но я берусь утверждать, что все представители моего поколения, из которых впоследствии вышло что-либо достойное упоминания, прошли через горнило общего искушения – все они в то или иное время были «стилягами». Я употребляю слово «поколение» в растянутом понимании, включая и шестидесятников, и даже их предшественников – всех тех, кто складывался как личность в эпоху медленного отступления советского режима, а затем его обвала. Первые, кто получил эту кличку, были порождением московского молодежного фестиваля, они поклонялись джазу и узким брюкам, но движение очень скоро стало расслаиваться, и здесь я говорю о нем в самом широком смысле, какой придавал ему, в частности, журнал «Крокодил», неустанно боровшийся с этой напастью. Речь идет о так называемом «низкопоклонстве перед Западом».

В начале 60-х на смену штанам пришла пещерная борода Хемингуэя, затем подростковое нытье Сэлинджера, музыка Beatles и Rolling Stones. Но для тех, кто воображал себя вершиной этой пирамиды, паролем стало непроизносимое словечко «экзистенциализм». А поскольку немецкое крыло этого философского движения лежало за семью печатями, наши взгляды обращались в сторону Франции. Франция была центром нашего духовного паломничества, хотя полвека спустя это звучит немного странно. Но это не был обман нашего затуманенного цензурой зрения, а лишь несколько запоздалое, через призму толщиной в световые годы, отражение реальности: послевоенная Франция действительно была интеллектуальным фокусом мира – может быть, последний раз в своей истории. И главными героями этой интеллектуальной драмы, своего рода «Гибели богов», были светила литературы и левого политического фланга Жан-Поль Сартр и Альбер Камю, чья тесная дружба переросла в не менее знаменитую вражду.

С тех пор слово «экзистенциализм» стало историческим курьезом, а фигуры Сартра и Камю несколько померкли, причем в случае Сартра – еще при его жизни. Теперь они нам в каком-то смысле возвращены: в издательстве Чикагского университета вышла книга Роналда Аронсона, профессора университета Wayne State в Детройте, под названием «Камю и Сартр: история дружбы и ссоры, положившей ей конец».