Лидия Чуковская - Борис Житков

Вот юноша во время пожара спас женщину, задыхавшуюся в дыму: „Он не сказал даже, кто он такой, только потом узнали, кто это был, и его наградили“ („Пожар“); вот мальчишка хвастал, что не боится буранов и круч, и из-за своего хвастовства чуть не погиб в пропасти („В горах“). Житков сам говорил о своих рассказах для дошкольников: „они вроде басен каких-то“. Автор вправе ожидать, что, прочитав эти рассказы, маленький читатель воскликнет:

Буду

делать хорошо

и не буду

плохо.

Нравоучительных рассказов для детей писалось и пишется немало. Нередко бывает, что, вопреки своему заданию, они не способны научить ничему. Рассказы старых хрестоматий — за редким исключением — наводили на ребенка тоску и скуку. Многие нравоучительные рассказы современных хрестоматий тоже ничего, кроме тоски, вызвать нe могут. А детские рассказы Житкова трогают читателя, печалят, радуют и без натяжки, со всей непреложностью поэтичес-кого произведения заставляют ребенка сделать тот самый вывод, к которому пришел автор.

Чем же обусловлена такая разница результатов?

Очень часто приходится читать и слышать, будто детям доступно лишь „простое“ — „простой“ сюжет, „простой“ вывод, „простые“ изобразительные средства. (Многие критики и редакторы склонны считать „простой“ ту фразу, которая лишена интонации.) Однако на поверку выходит, что с простотой дело обстоит не так-то просто. Перечтем, например, два маленьких, элементарно простых рассказа из двух хрестоматий — старой, дореволюционной, и новой.

Вот рассказик из старой хрестоматии:

Худо тому, кто добра не делает никому

„Мартын был очень добрый мальчик; с каждым человеком он был разговорчив, ласков и вежлив. Если он мог сделать услугу, то делал это с радушием; но брат его, Степан, был настоящий сорванец, дерзкий, задорный. Когда, бывало, станут ему выговаривать за что-нибудь, он молчит и от злости кусает губы. Какую бы ни затеяли игру дети соседей, Степан непременно вмешается между ними, заведет ссору, начнет ругаться, а не то станет и драться. Все дети боялись и бегали Степана, все взрослые жалели о нем, не видя в нем ничего доброго!“ [2] «Путь к добру и свету». М, 1907, стр. 24.

Охарактеризовав таким образом своих героев, автор приступает к изображению возмездия, которое не преминуло постигнуть дерзкого, задорного Степана. В доме случился пожар. И вот в комнату, где задыхались оба мальчика — дерзкий Степан и ласковый Мартын, — сквозь дым и пламя ворвался самоотверженный сосед.

„Кто из вас Мартын?“ — спросил сосед. „Я!“ — закричал Мартын, и сосед схватил его и вынес из пылавшей комнаты. Степан в отчаянии выпрыгнул из окошка, сломал себе ногу и остался на весь век калекой…»

«Но почему же сосед стал спасать прежде Мартына?» — спрашивает читателей автор. И с поразительным цинизмом отвечает сам себе: «Потому, что ласковым обращением наживаем мы себе друзей, а дерзким и задорным врагов».

А вот и другой простенький рассказик, тоже из хрестоматии, но только послереволюционной:

Нужно дружно

«Прислали в детский сад игрушки: флажки, лопатки и большой заводной пароход.

Схватила Лиза пароход, отошла от ребят, покрутила завод. Завертелись колеса, пароход запыхтел и поехал. Бросили ребята игрушки и — к Лизе:

— Ну, Лиза, пускай его по всей комнате!

Спрятала Лиза пароход за спину:

— Мой пароход!

— Нет, не твой, — наш, общий!» [3] Е. Фортунатова. Книга для чтения, ч. 1-я, М., Учпедгиз, 1940. стр. 25.

Возмездие не преминуло постигнуть жадную индивидуалистку Лизу. Сознательные ребята затеяли веселую коллективную игру. Лиза осталась одна со своим пароходом. Правда, ей не пришлось выбрасываться из окна и она не сломала себе ногу, но в одиночестве она скучает… Впрочем, в конце рассказа добродетельные коллективисты принимают ее в свой коллектив.

Казалось бы, что может быть проще и тем самым доступнее? Авторы нашли безусловно самый прямой путь для преподнесения читателю элементарной мысли о невыгодах «плохого» и выгодах «хорошего». Ты будешь приветлив, разговорчив и общителен — тебя вынесут на руках из пламени или примут в игру. Будешь задорен и необщителен — сломаешь ногу или останешься играть один… Но не потому ли этот путь никуда не ведет, что он слишком уж прямолинеен? И не тяготеют ли над рассказом «Нужно дружно», хотя в нем и разрабатывается современная тема, элементы «тяжелой предреволюционной рутины» — нудная назидательность, узкий догматизм? Убогие, пустые, навязчивые рассказы эти при всей своей простоте неправдо-подобны и, в сущности, глубоко безнравственны. Не та ли это простота, о которой в народе говорится, что она хуже воровства?