Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро

Из книги Отара Кушанашвили «Я. Книга-месть».

«Я природный грузин, я щедрый, я тонкий, я из пьесы «Горе от ума», я чувствительный, раздражительный, я умею останавливать дураков, отказываюсь играть по общим правилам, умею говорить изящно и вести себя антисоциально.

На дикости я реагирую болезненно – они прямо влияют на качество моей жизни, моя писанина шедевральна.

В герои я возвел сам себя.

Мои принципы не меняются 40 лет, в голове моей есть место и для демонов, и для ангелов.

Я могу вести «Брэйн-шоу», а могу быть законченным дитятей.

Сердце у меня большое – при том что в метрах-сантиметрах я невелик, и сердце мое – счетчик мук моих, а их не счесть (я ведь временами человек эсхатологического сознания, знающий наверняка, что счастье превратно).

Когда дети вырастут, они повертят в руках фотографии и скажут про меня: «По крайней мере, наш-то хоть в чем-то себя нашел».

Мой путь к славе был заполнен фальстартами, но меня х… остановишь, потому что не к славе я шел (слава – тварь гиперлегкого поведения), а к такому способу жизни, который подразумевает занятие только тем, к чему лежит душа.

Я научился ценить качество жизни – разве это не главное?

И я только начинаю».

– Я почему-то уверен, что большинство читателей после этого интервью скажут: «Вот сволочь, хулиган, матерщинник грузинский!», но найдется, я знаю, то самое меньшинство, которое оценит: «Какой тонкий хороший парень!» За это и выпьем!..

Мне не повезло: я не знаком с носителями высшего знания; ответы на вопросы: откуда у нас столько страхов? Зачем они? Нужны ли? Как с ними бороться? Какая должна быть дистанция между детьми и взрослыми? Как защитить свою семью от внешнего зла? Как защититься самому? Почему одни везучие, а другие нет? Как воспитать детей, пусть не великими, но хорошими людьми? Как переживать горе? Что делать с болью, если ее так много, что она сама, рыча, просится наружу? Надо ли договариваться с террористами? Давать взятки или через принципиальность добиваться своего? Вот теперь – надо ли моим деткам рассказывать о педофилах? Надо ли подавать бомжам? Можно ли доверять полиции, или и вправду она состоит из чистого химического хамла? Митинги, непосещение которых тебе не спускают демократы, – как к ним относиться? Нужно ли и можно ли прощать, если обида: а) велика; б) в ней мало смысла? Надо ли упорствовать в заблуждениях? Бывает ли пресловутая ложь во спасение? Если друг оказался вдруг плохим, надо ли молчать? Надо ли любой ценой сохранять семью, когда любовь на нуле и Ренессанса не будет? Бывают ли вещие сны? Когда после развода одному из родителей запрещают видеться с ребенком – это целая проблема; правильно ли это – при подозрении, что тот, кому запрещают, плохой человек? У многих в стране есть претензии к социальным институтам, которые представляют церковь, – как с этим быть? С чем едят толерантность? Как найти свое призвание? За измену побить или измену спустить? Поможет ли церковь грешнику? Как уживаются Религия и Наука в наши дни? Где граница толерантности, когда ты не посылаешь всякого, тебе не угодившего, в преисподнюю?

Я источник всего самого разумного для вас, Светлого, Доброго, Высокого.

На концертах я по-прежнему бегаю со всею легкостью дикой козы, способен спародировать Мика Джаггера.

Речь могу толкнуть вычурную, даже в стиле В. Сорокина.

Но про мораль помню, с моральными представлениями у меня пусть неровная, но дружба, и я за смертную казнь в рассуждении серийных убийц; я за певицу Адэль; за Эдисона, придумавшего кинокамеру.

На большом экране все мы смотримся слегка комически, погрузившимися в себя, натужливыми интеллектуалами, при этом продолжая себя полагать очаровашками; смотримся ботаниками, докучающими приличным людям моралью строгой.

Обобщения хороши в молодости, когда непреоборимо желание прослыть умником, когда еще не знаешь, что путь к славе заполнен фальстартами.

Вместо эпитафии

Что бы я сказал самому себе, окажись снова в первый раз в поезде «Тбилиси – Москва»? Шепнул бы на ушко: «Не боись, добродетельный отрок!» Может, от чего-нибудь мелкого остерегся бы, от суеты за место под солнцем, или «обсуждения конституции», или осуждения проституции. Но в главном – говорю это осмысленно – ни в чем бы не отступил. Даже интересно было бы всю жизнь переписать.