Владимир Беляев - Я обвиняю!

Так проболтался осуждённой на смерть польской аристократке гауптштурмфюрер [9] Гауптштурмфюрер — капитан войск СС в фашистской Германии (нем.). СС Ганс Кригер. Тот, кто принимал в полутёмных подвалах бурсы Абрагамовичей свозимых отовсюду, с разных улиц старинного города, учёных. Быстро допрашивал их, избивал, вершил суд скорый и по-фашистски «праведный», а потом небольшими партиями отправлял в лощину, затерянную между Вулецкими холмами, на одном из которых лицезрел экзекуцию профессор теологии и старший лейтенант батальона «Нахтигаль» ревностный католик Теодор Оберлендер.

Если бы Кригер хоть на минуту подумал о том, что Лянцкоронская останется в живых, никогда бы он не был так откровенен. С точки зрения суровых законов гестапо его хвастливая болтовня нарушала предписание хранить в строжайшей тайне решительно всё, что творят палачи-эсэсовцы. Но шеф гестапо был убеждён, что Лянцкоронская уже никогда не сможет ничего рассказать.

Ганс Кригер не знал того, что незадолго до ареста, 3 апреля 1942 года, Лянцкоронская была в Варшаве и беседовала с командующим пресловутой Армией Крайовой генералом Бур-Комаровским. Не знал шеф Станиславского гестапо и того, что его новая арестованная тесно связана кровными аристократическими узами со многими княжескими и графскими фамилиями в Польше и за границей, а также с итальянской Савойской королевской династией Сабаудов.

После ареста Лянцкоронской родственники и знакомые пустили в ход все свои связи и королевская итальянская Савойская династия ходатайствовала о её судьбе перед всевластным рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером.

«…Если вы не знаете никого лично из Сабаудов, а ходатайство тем не менее имело место, значит, у вас в Италии много приятелей. Говорю это вам, хотя не имею права делать это, сохраните тайну при себе. Хочу, чтобы вы об этом знали, — ходатайство очень влиятельное, сильное… Гиммлер очень обозлён этим делом, велел вас перевезти во Львов. Я должен сейчас составить протокол и переслать его в Берлин. Посмотрим, что будет дальше». Такими словами встретил перевезённую во Львов из Станислава Лянцкоронскую сотрудник львовского гестапо Кучман, который раньше служил в батальоне «Нахтигаль». Впоследствии он попал в подчинение к палачу города Санока криминальному советнику Стависскому. Узнав о том, что по приказу Кригера Лянцкоронская сидела семь дней в тёмном подвале, Стависский разозлился, а Кучман пообе-тал ей «хорошее питание, отдельную камеру, постель, книжки». Знаки внимания были вызваны, по словам Вальтера Кучмана, тем, что «она была единственной полькой, для которой Гиммлер сделал такое послабление». Можно после этого судить, насколько сильным было заступничество Савойской династии.

Чувствуя, что в прошлом между Кригером и Кучманом на основе каких-то служебных неурядиц пробежала чёрная кошка, желая сыграть на их давних противоречиях, Лянцкоронская сказала:

— Кригер расстреливал львовских профессоров…

— Откуда вы знаете это?

— От самого Кригера. — И она повторила всё то, что услышала из уст этого гестаповца.

Кучман остановился перед Лянцкоронской и спросил трижды, с растущим напряжением:

— Он сам это вам сказал?

После троекратного утвердительного ответа Лянцкоронской Кучман, подтверждая, проронил:

— Ведь я был при этом! Находился в его распоряжении. Он приказал мне привезти ещё одну группу профессоров по списку и ряд других выдающихся личностей Львова. Я доложил, что никого на квартирах не застал, поэтому эти люди живут…

Кучман прекрасно понимал, что война проиграна. Он сказал об этом Лянцкоронской прямо:

— Вы ничего не знаете? Скажу в двух словах: американцы уже в Африке; Роммель, который стоял уже под Александрией, разбит. Ситуация ясная…

Чувствуя приближение неизбежной развязки — военной катастрофы Германии, ловкий гестаповец Кучман хотел подготовить пути к отступлению и застраховать себя таким солидным козырем, как оказание помощи польской аристократке, о судьбе которой хлопотали перед всесильным Гиммлером Сабауды.

— Откуда немцы имели списки обречённых? — спросила Лянцкоронская Кучмана.

— Конечно, от плохих украинских студентов! — ответил гестаповец.

Эти три слова — «плохие украинские студенты» — высвечивают зловещие фигуры тех, кто именно был наводчиком в деле уничтожения львовской профессуры.

Основной руководящий костяк организации украинских националистов составляли студенты-неудачники, или, как их называли в Польше, «железные студенты». Большинство их жило во Львове в украинском «академическом доме» поблизости от цитадели. Такой «железный студент» мог годами не приходить на лекции, получая стипендию от Шептицкого, ездить за границу, обучаться террору и убийствам в немецких и итальянских диверсионных школах и в то же самое время преспокойно состоять в списках того или иного учебного заведения. Даже пребывание в тюрьме не всегда давало возможность ректорату вычеркнуть такого «воспитанника» из списка учебного заведения.