Сергей Голубов - Когда крепости не сдаются

«Коцетник» Фогель показывал гостям Маутхаузен. Вот долина Дуная — необозримая ширина, простор, упирающийся в белые громады Альпийских хребтов. Вот гребни лесистых холмов, и между ними — дорога в каменоломню. Что это за светлые домики с занавесками? Это — бывший эсэсовский городок.

— Какая красивая страна, — говорили гости, — но передать эту красоту словами невозможно. Это все равно, что пробовать рассказать музыку…

А вот и самый лагерь. В низком кирпичном здании на площади помещалась контора. Тут же госпиталь и «цех уничтожения». Это — подвалы с газовыми камерами и карцерами. Что такое карцер? Каменная комната со стальной дверью, яркой электрической лампой и большим, корытообразным столом из красного бетона посредине… Желобок из корыта для стока крови. Вот — бараки, одноэтажные, тесные. Лагерь был переполнен. Барак рассчитан на сорок человек, в нем жило сто, сто двадцать, сто пятьдесят…

— А где помещались вы, господин Фогель? — спросил советский генерал-полковник, тот самый светлолицый генерал с ласковой ямочкой на подбородке, который восемь лет назад деятельно и сочувственно проводил маленькое торжество карбышевского шестидесятилетия, а теперь приехал сюда открывать памятник Карбышеву. — Не в бараке, же?

Вид господина Фогеля, за минуту до того благодушно-улыбающийся и развязно веселый, как у человека, уже успевшего хлебнуть, вдруг омрачился.

— О, — сказал он, — я покажу вам, господин генерал, камеру моих одиноких страданий…

И он повел гостей к серому зданию с бетонными мешками одиночек. Гости вошли в пустой мешок. «Ужасно!»

— Так погибали нравственные и умственные силачи, несчастные жертвы проклятого режима!

Генерал-майор Якимах чувствовал сердце: оно колотилось, как птица в силке. Голос его прервался, когда он спросил:

— Вы не видели, как умер наш Карбышев?

Господин Фогель отрицательно мотнул рыжеватой головой. Его смиренный вид напоминал лошадь, которую привели продавать на базар. Нет, он не видел. Почему?

— Я спал…

Якимах отошел в сторону. «Спи, Фогель, спи!.. Но и в Германии, и в Австрии, и повсюду на свете не спят уже люди. И для мучителей, привыкших безнаказанно терзать и мучить свой народ, приходит конец. Две Германии? Пусть пока две. А народ — один. И он идет не за вами, а за теми, кто ведет его к миру и счастью в новой жизни. Фашизм погиб, — думал Якимах, — но за гибелью его — труд созидания, борьба, борьба, борьба… Не хозяином чужих земель должен стать немецкий народ, а хозяином своей собственной страны. Он очистит свой дом от чумы нацизма и возьмет судьбу Германии в свои руки. Отстоять Германию — борьба. Сохранить мир — тоже. Борьба, борьба, борьба…»

…Под величественные звуки траурного марша и грохот артиллерийских залпов советский генерал-полковник обнажил мемориальную доску. На ней — звезда героя и короткая надпись — русская и немецкая. Над доской — крупные слова: «Вечная память верному сыну советского народа генералу Карбышеву». Спит Дунай в хрустальном гробу глубокой белой долины. Спит за долиной белый Тироль. Спит рыжий Фогель. Но люди, едущие в Маутхаузен, чтобы лучше почувствовать прошлое и уразуметь будущее, не спят. Они стоят перед карбышевской памятной доской. Читают. И голос раздается в тишине:

— Снимем, товарищи, шапки!

Москва

1950-1953.

Орден Анны IV степени.

В старой Военно-инженерной академии действовала 12-балльная система учебных оценок.

Католические монастыри в Польше.

Водка пополам с водой.

№ 82 от 10 мая 1914 года. «В. И.» — Ленин.

Поговорка, заимствованная у французов (Vogue la galerel).

Комедия кончена! (итал.).

Насмешливое прозвище старых офицеров-службистов.

Ироническое прозвище, которым армия наградила офицеров старого русского генерального штаба.

Река в Южной Маньчжурии, на которой японцы разбили войска Куропаткина в упорном семидневном бою (27 сентября — 3 октября 1904 года).

Зауер — баварский генерал, теоретик осадной войны.

Стальные стрелы, изобретенные во Франции для борьбы с немецкими цеппелинами и своеобразно применявшиеся германской авиацией на русском фронте, — «тихая смерть».

Условность обращения, считавшаяся обязательной для младшего офицера в разговоре со старшим. Но и старший прибегал к ней, когда хотел выказать младшему особую любезность. Называя подполковника, штабс-капитана или подпоручика по их чинам, отбрасывали «под» и «штабс». На время беседы подполковник превращался как бы в полковника, штабс-капитан — в капитана и т. д.