Николай Страхов - Итоги современного знания

Изъ всѣхъ новыхъ историческихъ изслѣдованій Ренанъ указываетъ въ частности только на одно, на разработку исторіи религій. Дѣйствительно, это есть новая область, завоеванная человѣческимъ умомъ, и труды, совершенные въ этой области, громадны и блистательны. Въ европейскихъ университетахъ уже учреждаются особыя каѳедры для этой науки, и американцы уже придумали особое названіе для ученыхъ, спеціально ею занимающихся; этихъ сціентистовъ они называютъ религіонистами.

Казалось бы, что можетъ быть значительнѣе подобнаго научнаго движенія? Дѣло идетъ о религіи; въ ея исторіи отражается ея сущность, и ученыя изысканія должны направляться къ этой сущности и уяснять намъ ея понятіе. Но Ренанъ объ этомъ молчитъ; если ему повѣрить, то новѣйшее изученіе религій важно единственно потому, что будто-бы доказало, что ни въ какомъ вѣкѣ, доступномъ наукѣ, не было «ни откровенія, ни сверхъестественныхъ событій».

Немного же мы узнали! Подобное чисто-отрицательное положеніе, конечно, ничего не говоритъ намъ о сущности предмета, о дѣйствительномъ содержаніи религіи. Притомъ, это положеніе совершенно невѣрно выставлено, какъ выводъ изъ историческихъ изысканій. Нѣтъ сомнѣнія, что отрицаніе такъ называемаго сверхъестественнаго вовсе не выводится изъ «разбора свидѣтельствъ», а напротивъ вносится въ этотъ разборъ, что изслѣдователи, какой бы вѣкъ ни изслѣдовали, приступаютъ къ нему уже съ этимъ готовымъ отрицаніемъ, а потому, разумѣется, и всѣ вѣка у нихъ оказываются одинаковыми въ этомъ отношеніи. Ренанъ часто и прежде говорилъ объ этомъ вопросѣ; онъ придаетъ ему великую важность, но всегда также дурно его ставилъ. Одно мѣсто изъ его прежнихъ писаній такъ поразительно обнаруживаетъ внутреннее противорѣчіе этой постановки, что странно, какъ онъ самъ его не замѣтилъ. Вотъ это мѣсто:

«Свидѣтельства ничего не доказываютъ въ вопросѣ этого рода. (Совершенно вѣрно и прямо противоположно тому, что онъ сказалъ теперь). Если есть божество, котораго могущество подтверждается документами повидимому неопровержимыми, то это, конечно, карѳагенская богиня Раббатъ Іанитъ. Болѣе трехъ тысячъ стелъ, свидѣтельствующихъ объ обѣтахъ, данныхъ этой богинѣ, извлечены изъ земли; большею частію они теперь находятся въ Національной библіотекѣ въ Парижѣ, всѣ возвѣщаютъ, что Раббатъ Танитъ „вняла молитвѣ“, которая была къ ней обращена. И что же? — эти три тысячи свидѣтелей молитвы, достигшей своей цѣли, безъ сомнѣнія ошибаются. Въ самомъ дѣлѣ, Раббатъ Таниты будучи ложнымъ божествомъ, никакъ не могла никого услышать. Дѣйствительность хины доказана, потому что въ безчисленныхъ случаяхъ хина или ея эквиваленты измѣнили ходъ лихорадки. Было-ли это когда~нибудь доказано для молитвы?» [4] Nouvelles études d'histoire religieuse. Par. 1884. Préface, стр. VIII. .

Странное разсужденіе! Только-что Ренанъ привелъ «неопровержимыя» доказательства въ пользу могущества карѳагенской богини, только-что осмѣялъ эти доказательства и провозгласилъ, что «свидѣтельства» тутъ ничего не доказываютъ, — а теперь самъ требуетъ свидѣтельствъ! И притомъ, онъ говоритъ вызывающимъ тономъ, какъ будто этихъ свидѣтельствъ никакъ нельзя найти; между тѣмъ, что можетъ быть легче, какъ услышать отъ вѣрующаго, что Богъ исполнилъ его молитву?

Но всего интереснѣе, что у Ренана тутъ же вырвалось слово, которое объясняетъ истинный смыслъ всего дѣла. Почему онъ не вѣритъ карѳагенскимъ памятникамъ? На основаніи точныхъ изслѣдованій? Но o нихъ и думать невозможно. Онъ не вѣритъ потому, что Танитъ есть «ложное божество»; слѣдовательно, онъ заранѣе, а priori, знаетъ, что молитва къ этому божеству не могла имѣть послѣдствій. Конечно, это вполнѣ правильный пріемъ историческаго изслѣдованія. Не по памятникамъ мы судимъ, вѣрны-ли наши общіе принципы, а наоборотъ, мы по нашимъ принципамъ судимъ о памятникахъ и рѣшаемъ, что въ нихъ можно допустить и что слѣдуетъ отвергнуть. Безъ сомнѣнія, такъ точно дѣйствуютъ и всякіе современные религіонисты. Они слѣдуютъ ученію, уже очень давно провозглашенному нѣкоторыми мыслителями, что Богу не свойственно нарушать законы природы. Ренанъ грубо ошибся, выдавая этотъ принципъ за выводъ изъ многотрудныхъ историческихъ изслѣдованій. Такого открытія нельзя было сдѣлать, и если бы только въ немъ заключалась заслуга исторіи религій, то эту науку нужно бы было признать совершенно безплодною.

По счастію, дѣло стоитъ иначе. Какой-то глубокій и важный: поворотъ умовъ, можетъ быть мало сознательный, обнаруживается въ томъ вниманіи, которое обратилъ нашъ вѣкъ на религію и ея исторію. Эти пристальныя, неутомимыя изысканія, очевидно, вызваны не холоднымъ любопытствомъ и страстью къ ученой кропотливости; они дышатъ любовью и уваженіемъ къ самому предмету изысканій. Можно сказать, что нынче каждый ученый, углубляющійся въ изученіе извѣстной религіи, дѣлается въ нѣкоторой мѣрѣ ея послѣдователемъ. Такъ когда-то чистосердечный и великодушный труженикъ Анкетиль дю Перронъ, изучая упанишады, совершенно предался высокому ученію браминовъ. Между тѣмъ, вспомнимъ общее отношеніе къ религіи въ прошломъ вѣкѣ во Франціи, въ Англіи. Для тогдашнихъ ученыхъ всякая религія была только «собраніемъ новой лжи и старыхъ басенъ», какъ выражается Коранъ. Понятно, что съ такими понятіями они не изучали религій, да и не могли ихъ изучать. Теперешнее изученіе, поэтому, свидѣтельствуетъ о глубокой перемѣнѣ въ нашихъ понятіяхъ.