Дмитрий Губин - Под чертой (сборник)

А Прилепин сам создает себе врага, сам называет его либералом – и сам начинает с этим Големом бороться.

Между тем либерализм – всего лишь идея свободы и прав отдельно взятого человека, подкрепленная знанием, в том числе историческим: слабость может быть сильнее силы, одиночка исторически выиграть у толпы, а часть оказаться важнее целого. Либерализм – это признание жизни отдельно взятого человека такой же ценностью, как и все человечество. Христианство, если убрать из него религиозную догматику – это либерализм. Европа, стянутая обручем греческой философии и логики, римского права и христианской этики, выросла, безусловно, на идеях либерализма и рационализма, и русское западничество на нее ориентировано.

Прилепин свою ненависть к европейской идее может объяснять чем угодно – тем, что помирал с голоду, что хватался за любую работу, что поднимал детей. Это оправдания человека, севшего за руль машины без тормозов (кстати, у Прилепина есть про это рассказ – сочувственный, типа так и живем, а по другому не умеем, уж такие уж мы).

Вот его и несет – без всяких оглядок на логику. По мысли Прилепина, в истории страны нужно принять как свое, не отказавшись от наследства, абсолютно – и Сталина в том числе – потому что другого прошлого нет, и другого будущего не будет, и любить надо то, что есть, где родился, там и пригодился. «…Грязные, корявые дети, утритесь: ваш десерт уже съели, – кричит на разрыв аорты он, как будто и впрямь его слушатель – гопота из Бирюлево. – Идите по своим избам. Не слушайте чужих сказок. Вспоминайте свои».

Он не читал Давида Самойлова, заметившего о дочери Сталина: не отказываясь от родства, она отказалась от отцовского наследства. И это точное решение кажущейся неразрешимой дилеммы, когда у тебя в родне – сплошь то зэки, то вертухаи, то палачи, то жертвы.

А Прилепин расценивает отказ от наследства как отказ от родства, а европеизм как предательство. «То, что для хорошего русского человека в его убогом ценностном мире «европейские ценности» стоят на сорок шестом месте, сразу после картошки в мундире и сметаны с луком, означает, что он вообще не человек», – издевательски разъясняет идеологию либерализма (так, как он ее понимает) Прилепин.

«Европейские ценности», столь презираемые прилепинскими «хорошими русскими» – это вообще-то права человека. Право на жизнь, на свободу, на неприкосновенность жилища, на свободу слова и собраний – то, издевательство над чем Прилепин испытал на своей шкуре. Но я давно обратил внимание, что те, чьи права уничтожала российская власть, над кем издевалась и глумилась – как она издевалась над Прилепиным или над Достоевским, – что они по отношению к своим гонителям испытывают стокгольмский синдром, превращаясь в их апологетов.

Достоевский написал после ссылки несколько великих романов, но нельзя не заметить, что их писал человек с перебитым хребтом. Мы, люди одного варианта, не думаем о том, каким писателем Достоевский мог стать, когда бы не каторга – на которую его и отправили всего лишь за список письма Белинского к Гоголю.

Прилепин – из таких же. Из сломленных. Знающих лишь одно – масса важнее части, государство важнее личности, организованные гонители – неорганизованных гонимых.

Преступление талантливого человека против интеллекта – это соблазнение малых сих, поскольку малые умом реагируют на яркость и чувство.

Можно представить себе Прилепина в 1950-х в ФРГ с обращением к местной униженной гопоте (недурно описанной Гюнтером Грассом) не поддаваться на европейский выбор. О, как бы он издевался над местным либералом: «Он всего добился сам, это только мы взяли взаймы, отняли, украли. Это у нас история рабства, пыток, кнута, а у него, представьте, есть своё собственное прошлое, память о нём, боль. Его история мира всегда начинается с «европейского выбора». Пока нет «европейского выбора» – вообще никакой истории нет, одни… пляски и… казни».

Прилепин – предатель интеллекта. Именно интеллект отделяет нас от животных. Он соблазнитель.

Соблазненные множатся. Вот, уже пишет письмо, клеймящее «псевдолибералов», в редакцию «Новой газеты» узник Болотной площади (он правда за решеткой) Илья Гущин. И называется себя не «болотинцем» а «бирюлевцем».

Хуже нет, чем напеть шпане и погромщикам, что они – двигатели двигателей, гордость нации и соль соли земли.

Соблазнители тем и соблазняют, что предлагают гордиться тем, чего следовало бы стыдиться.