Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Шри Ауробиндо постоянно подчеркивал важность открытых выступлений против расползающейся по миру темной силы. В этом конкретном случае он, без сомнения, хотел показать стоящей за Гитлером асурической силе, что духовная оппозиция взяла происходящее на заметку.

Под майей часто подразумевают иллюзию. Однако майя по сути своей – это сила божественного в его проявлении, высший женский принцип или вселенская Мать. Она есть шакти – неотъемлемая сила божественного. Она пракрити – природа, в противопоставлении ее духу. И все же следует иметь в виду, что, несмотря на видимую дуальность в таком понимании самопроявления божественного, дух и его шакти по сути своей едины. Она – это он, он – это она, и оба есть одно.

В книгах «Человеческий цикл» и «Идеал человеческого единства» – они имеют к нашей истории непосредственное отношение – Шри Ауробиндо часто использует слово «природа» в том же смысле, что и слово «майя» в этом стихотворении. Например, он пишет: «В будущем нет ничего невозможного, и если природа хочет что-то осуществить, она создает необходимые для этого средства» 300. Наша вселенная – это работа природы. Ее главная работа – это эволюция, «нелегкое движение от материи к духу». Для того чтобы наш мир был миром эволюционным, работа природы совершенно необходима, ведь именно она создала великие негативные существа, называемые асурами, и великие положительные существа, называемые богами. И все это – работа Единого, ибо ничто не может существовать без него.

«И когда мы говорим об ошибках природы, мы используем фигуру речи, незаконно заимствованную из нашего человеческого опыта и человеческой психологии. В природе не бывает ошибок, существует лишь определенное количество ее шагов, которые она проделывает раз, затем еще раз в заранее задуманном ритме, и каждый из этих шагов имеет свой смысл и особое место в приливах и отливах ее постепенного поступательного движения… Ибо природа, устав от упрямой инертности и извечного сопротивления, по-видимому, мало заботится о том, сколько прекрасных и ценных вещей погибнет, коль скоро будет достигнута ее главная цель. Но можно быть уверенным: если что-то разрушается, то лишь потому, что, в конечном счете, для достижения цели этого нельзя было избежать» 301.

Теперь обычно забывают, как часто Адольфа Гитлера в зените его славы сравнивали с Наполеоном Бонапартом – не в пользу последнего. Аншлюс Австрии, раздел Чехословакии, вторжение в Польшу, а затем неожиданное нападение на Данию и Норвегию и завоевание Франции – все это было поводом для того, чтобы превозносить Гитлера до небес, называть его величайшим в истории гением, военным стратегом и завоевателем. В нацистском мире это спонтанное восхищение продержится вплоть до первых серьезных поражений в России, после чего его придется искусственно подпитывать пропагандистской машиной Геббельса.

Гитлер первым сравнил себя с французским императором. «То, что не удалось Наполеону, удастся мне», – хвастался он перед Раушнингом в тридцатых годах 302. «Гитлер считал, что он некоторым образом продолжает традицию корсиканца», – пишет Ройт 303. Параллели между фюрером и императором проводят в биографиях Гитлера Толанд и Мазер. Джон Лукач пишет: «Параллели или, точнее, сходные черты между карьерами Гитлера и Наполеона (именно карьерами, а не биографиями) очевидны даже простому читателю, не обладающему глубоким знанием истории… правда, различия здесь еще значительнее» 304.

Томас Манн считал Наполеона человеком, назначением которого было упрочить идеалы Просвещения, выраженные Французской революцией, и распространить их по всей Европе 305. Шри Ауробиндо решительно настаивал на том же. «Не поднимись тогда Наполеон, реакционные силы Европы раздавили бы французскую демократию. Его заслуга в том, что он стабилизировал Французскую революцию, и мир сумел получить понятие о демократии. В противном случае это задержалось бы века на два-три». Наполеон принес Франции не одну лишь славу, «он дал Франции мир, порядок, стабильное правительство и безопасность. Он был не только выдающимся завоевателем, он был также одним из величайших администраторов и организаторов, каких только знал мир… Единственная беда была в том, что ему не хватало дерзости и смелости. Если бы он довел до конца свой замысел об объединении Европы, не потребовалась бы эта [гражданская] война в Испании, Италия объединилась бы гораздо раньше, а немцы были бы более цивилизованны. Если бы он не провозгласил себя императором, а остался первым консулом, он добился бы большего успеха» 306.