Наталья Белевцева - Мать Мария

Крест ближнего должен быть для души мечом, должен пронзать ее.

Только когда душа воспринимает крест другого человека, его сомнения, его горе, его искушения, падения, грехи – как орудие, проходящее ее и рассекающее, – только тогда можно говорить о должном отношении к другому.

Само собой разумеется, что каждому человеку кажется, что от его сердца ничего бы и не осталось, оно бы все истекло кровью, если бы он открыл его не только для бесчисленных мечей всего Богочеловечества, но даже для единого меча самого близкого, самого любимого из своих братьев. Трудно на это возражать. Трудно отрицать законность и естественность некоей внутренней самозащиты человеческой души от каких-то, со всех сторон наплывающих на нее и ей ненужных, тяжестей. Трудно в порядке естественного закона. И естественный закон, каким-то ложным путем проникший в сверхъестественную область духовной жизни, определенно скажет: неси ответственно, свободно и честно свой крест, изредка открывай свое сердце для крестов – мечей своих братьев, – и это все.

Но если для законов естественных крест Христов есть соблазн или безумие, то для них и обоюдоострое оружие, пронзающее души, должно быть таким же безумием и таким же соблазном. Для христиан же не только крест, но и крест, становящийся мечом, без всяких ограничений, без всяких попыток к разумному учету своих сил, должен быть Божией силой и Божией Премудростью. Более того, все, что не есть полнота крестоношения и все, что не есть полнота мечей, принимаемых в сердце, есть грех.

И если мы с такой мерой греха будем проверять наши отношения к людям, то увидим, что каждое из них греховно.

Что делает все наше человекообщение внутренне греховным и порочным? То, что мы в духовных наших путях руководствуемся мерою естественных законов и исчисляем свои естественные силы, забывая, что на христианском пути наши силы сверхъестественны, – а потому и неисчерпаемы. Можно точно сказать, что мешает нам скудость веры».

Потом, уже в годы войны, м. Мария напишет работы «Мистика человекообщения» и «Вторая евангельская заповедь», в которых передаст опыт своей души сострадать людям.

В воспоминаниях К. Мочульского мы находим такие слова матери Мария о статье «Мистика человекообщения»:

«Это тема моей жизни. Почему так подробно и тонко описаны лестницы восхождения к Богу? Существуют бесчисленные путеводители и руководства к Богообщению, а о мистике человекообщения ничего не написано? Но ведь путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет. Человек есть образ и подобие Божие, Храм Духа Святого, нетленная икона Божества. И человекообщение есть величайшая тайна и таинство. На Страшном Суде меня не спросят, усиленно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько положила поясных и земных поклонов, а спросят: «накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это спросят. В каждом нашем голодном, нищем, заключенном Спаситель говорит: «Я, Я алкал и жаждал. Я был болен и в темнице». Подумайте только: между каждым несчастным и собой Он ставит знак равенства. Я всегда это знала, но вот теперь это как-то меня поразило. Это страшно» (1936).

«Теперь мне ясно: или христианство – огонь, или его нет» (1937).

В 1932 г К. Мочульский записывает такие слова матери Марии:

«А я хочу создать новую форму монашества – в миру, новый тип общежития – полумонастырь, полубратство. Мы, выброшенные в эмиграцию, висим в пустоте. Но зато наша Церковь никогда так не была свободна. Такая свобода, что голова кружится. Наша миссия показать, что свободная Церковь может творить чудеса. И, если мы принесем в Россию наш новый дух – свободный, творческий, дерзновенный, – наша задача будет выполнена. Иначе мы погибнем бесславно».

М. Мария открывает общежития для эмигрантов и обездоленных со столовыми по очень низким ценам [5]Матушка часто сама ходила на центральный парижский рынок и в большие мешки собирала остатки овощей – капустные листья, зелень и т. д. Ее там знали, и когда рынок закрывался, позволяли собирать такие остатки.

«Мать все умеет делать – столярничать, плотничать, малярничать, шить, вышивать, вязать, рисовать, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, стряпать обед, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород. Она любит физический труд и презирает белоручек. Еще одна черта: она не признает законов природы, не понимает, что такое холод, по суткам может не есть, не спать, отрицает болезнь и усталость, любит опасность, не знает страха и ненавидит всяческий комфорт – материальный и духовный. “Особенно духовный, – говорит она, – всякие эти духовные пути в кавычках. Почти всегда эго просто ханжество”» (Воспоминания К. Мочульского, 1933).