Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

Через газету марушенцы стали вызывать на соревнование сосед соседа. И не только мужики. Так вдова Евдокия Чиркова сдала «хлебные излишки в количестве двадцати двух пудов» и вызвала соседку на «стопроцентное выполнение». Вскоре отправился женский красный обоз из двадцати пяти подвод.

В памяти опять встает минувшее. Нелегко дался вдовам хлеб. Они жали его так же, как мы в дни моей молодости, серпами, молотили молотилами и веяли на ветру. Была в полном смысле слова страда деревенская, равной которой невозможно сыскать. И вот они, помогая одна другой, взваливают на телеги пятипудовые кули, словно литые из свинца, а потом, чтобы лошадям было полегче, шагают рядом по вязкой грязи. У них зябнут руки от мокрых вожжей, и они клянут непогоду: хоть бы поднялся ветер да развеял эти косматые тучи.

Где же облегчение страдного крестьянского труда? Только в колхозах. «Там, — писали мы в своей газете, — тяжкая работа будет переложена на железные плечи машин» и подзадорили читателей новостью: «Коммуна «Артиллерист» получает два трактора». В селе объявили «неделю коллективизации», и мы стали сообщать о создании новых колхозов, не товарищей по совместной обработке земли, как было еще совсем недавно, а сельскохозяйственных артелей.

На водяной мельнице я подслушал разговор мужиков. В ожидании очереди Прокопий Митин, сидя на мешке с зерном, сетовал на урожай:

— Сеял я пошеничку раньше комунии, а летом глянул — у них хлеб густой, а у меня перепелке негде спрятаться. Отчего так? Коммунский бог добрее, што ли?

А коммунар Карнаухов объяснил ему:

— Ты семена рукой разбрасывал, а мы их сеялкой заглубляли. Ты поторопился — сорнякам волю дал, а мы их изничтожили. Вот и весь секрет.

Знатоки в сельсовете подсчитали: в коммуне уродилось по 92 пуда на едока, а у единоличников в среднем — по сорок два.

Деревенскую жизнь мы старались освещать всесторонне. Однажды на подверстку дали заметку:

«Облигацией по кулаку.

Мы, ученики 3 группы школы № 1, подписываемся на заем «Пятилетка в четыре года»: Петя Кочкин и Маруся Рыбакова — по пять рублей, Коля Калиниченко — два рубля. И вызываем граждан села Марушки, которые еще не успели подписаться».

У нас была занята буквально каждая минута. В течение дня нужно было побеседовать с несколькими десятками местных жителей, написать статьи, отредактировать и четко переписать для набора отклики на призывы газеты, вызовы на социалистическое соревнование, обязательства и рапорты о красных обозах. Словом, обеспечить наборщика рукописями на две полосы формата нынешних районных газет. Поздно вечером я вычитывал корректуру и подписывал в печать. А утром нужно было проследить за рассылкой всех семисот экземпляров по селу и за отправкой с нарочными в соседние деревни. И так каждый день. С самого раннего утра до поздней ночи. Диву даюсь, как мы успевали все это делать. Но мы были молоды — не упускали и ночных часов. У меня как-то находилось время и для записи впечатлений «про запас». Несколько раз я побывал на вечерках девушек и парней, собиравшихся в избах бобылок, запоминал частушки. Их нередко складывали тут же азартные запевалы. Слушал я частушки и на улицах, распеваемые под гармошку. Иногда в них вплетались фамилии местных активистов:

Кулак пользовался частушкой в своих целях:

Известно, клин вышибают клином, и кулацкую частушку необходимо выбивать своей, призывной, боевой, ударной. И я решил: вернусь в город — напишу в «Звезду Алтая» обращение к начинающим поэтам из литкружков: «Бейте по кулаку частушкой!»

А что же местные активисты? Неужели среди них нет частушечников? Неужели им не бьют по ушам кулацкие частушки? Нет, наши сторонники не промолчат. Ответят. Непременно ответят. И громко — во весь голос. И я попросил одну девушку-активистку записать все частушки, какие ей доводилось слышать о колхозах. Через день она принесла тетрадку. Список большой, настораживающий. Тут и клевета, и запугивания, и даже угрозы тем, кто, очертя «неразумную голову», записывается в колхоз. И только в самом конце тетрадки увидел:

И я записал себе для будущего очерка: «Злобные частушки распеваются потому, что в селе не развернута культурно-просветительная работа.