Сергей Баранов - Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

Питон

Террасы

В аэропорту Куско меня встречал англичанин Мартин, который к тому времени жил в Священной долине инков пять лет. Он нашел мне комнатушку в Тарае, в соседствующей с Писаком деревушке.

В первую же ночь в Священной долине, испытывая легкий дискомфорт от трехкилометровой высоты над уровнем моря, сквозь полусон я услышал звон колоколов и доносившиеся с улицы крики. Выйдя на балкон, я увидел толпу людей с палками и мачете в руках, носившихся вокруг церкви, стоявшей напротив моего дома, которую испанские завоеватели построили в 16-м веке. Как я выяснил позже, там хранились произведения искусства, и их в эту ночь кто-то пытался украсть. Наблюдая за происходящим с балкона, я ощутил себя в средневековье, которое теперь видел на экране реальной жизни. Историческая драма натолкнула меня на мысли о разительном культурном контрасте, ведь еще вчера я был окружен ухоженными газонами американской мечты, а сегодня – неописуемой красотой перуанских Анд, где кипела другая жизнь.

Утром я проснулся с большим желанием принять душ. Открыв кран, стоял в ожидании, тем временем рассматривая большого тарантула под потолком, который наверняка был удивлен не меньше. Первый западный человек для него, возможно, был так же интересен, как для меня первый тарантул в душе. Воды в кране не было. Так продолжалось еще десять дней. Затем воду включили, но отключили свет еще на четыре дня. На пятнадцатый день после приезда, когда были и свет, и вода, я проснулся с невероятным головокружением. Смотря на пол, я видел потолок. Мне понадобилось какое-то время, чтобы доползти до туалета и умыть лицо. В таком состоянии я пролежал весь день и всю ночь до следующего утра, периодически ползая по полу по направлению к туалету. Так я узнал о вертиго (горное головокружение или «горнушка»). К счастью, она больше не повторялась, да и в такой форме у людей возникает редко. Обычно болезнь сопровождается легким головокружением, которое проходит по мере адаптации человека к высоте.

Таким образом, первые две недели в Перу я был вынужден провести в медитации, так как больше заняться было нечем. Наедине с собой и со своими котами я проводил вечера и ночи под светом свечи, адаптируясь к новому ритму жизни.

Вскоре я почувствовал, как мне становится одиноко. Единственный человек, которого я знал и с которым мог общаться на определенном уровне, был Мартин. Но у него была семья и работа. Беспокоить его мне было неловко.

Однажды он мне рассказал, что на одной из церемоний Сан-Педро, проведенной в один из его приездов в Перу, до того как он туда переехал, ему было видение, в котором он видел себя живущим в этой стране и женатым на женщине, у которой было много детей. Так оно и вышло. Мартин встретил перуанку, мать семерых детей. Они поженились и до сих пор вместе.

Так как мое знание испанского было нулевым, общение ограничивалось окружением англоязычных хиппи, чей внешний вид и манеры ошибочно выдавались за атрибутику контркультуры. Наблюдая за ними, я думал о том, как легко упасть из одной крайности в другую, пытаясь избежать ту или иную социально-культурную модель поведения и образа мышления. Наивным было бы считать, что нестандартный внешний вид приближал человека к истине. Хиппи 60-х годов в Америке, например, были людьми высокой морали. Их идеология не ограничивалась стилем одежды и манерой поведения. Это был философский взгляд на жизнь. Приоритет его в свободе личности и самовыражения в эпоху материализма. Джон Леннон, советовавший заниматься любовью, а не войной, был одним из таких громких голосов. Новые же поколения хиппи, за которыми я наблюдал в Перу, не стремились к лучшему миру для всех, о чем говорили в 60-х. Как мне казалось, большинству из них было безразлично, что происходит на глобальном уровне, для них мир замыкался в себе. Но внешний вид был не так страшен, как психологическая начинка, от которой, как от падали, несло нигилизмом.