Сергей Баранов - Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

Через некоторое время меня пригласили в комнату напротив, сообщив, что доктор сейчас выйдет. Я зашел вместе с коробкой, в которой привез сову. Вдруг в комнату ворвалась врач с криками: «Ты не понимаешь! Ты не понимаешь!» Я опешил от такого приветствия, а она продолжала кричать, что сов нельзя держать дома, а сразу нужно привозить в клинику. Я ответил, что был бы рад помочь птице, но вчера было воскресенье, а сегодня и так сделал все возможное. Она посмотрела на сову и заявила, что птица у меня была пять дней. Я ответил, что это абсурд и сова у меня находится всего двадцать семь часов, что ничего преступного в том, что нашел сову и привез сюда, я не вижу, и добавил, что все, о чем я прошу, так это быть проинформированным о процессе ее лечения и присутствовать при ее освобождении. Она пообещала, что мне позвонят. Как я узнал у секретарши, женщина в халате, которая на меня кричала, была главврачом и хозяйкой клиники.

Я оставил им оба номера моих телефонов, почтовый и электронный адрес, и мы с другом покинули клинику. По дороге домой я вспоминал наш напряженный разговор и удивлялся, как с таким холодным сердцем люди способны кого-то лечить. Неужели она не могла поверить в то, что человек может привязаться к дикой птице за считанные часы?

На следующий день я им позвонил, поинтересовался, как дела. Мне сказали, что операцию назначили на пятницу. Я узнал, на какое время, вежливо поблагодарил за информацию и попрощался.

В пятницу я решил отправиться в клинику, чтобы быть с совой рядом и поддержать ее во время операции. Приехав чуть раньше, я припарковался, но не зашел, чтобы не вызывать лишних эмоций, а обошел здание, чтобы оказаться там, где примерно и находились клетки с птицами.

Я заговорил вслух, обращаясь к сове, в надежде, что она услышит мой голос, затем я закурил мапачо и мысленно стал просить об успехе операции, представляя момент освобождения птицы. Мне хотелось быть с ней рядом. Я представлял ее жизнь до сегодняшнего дня и понимал всю душевную боль совы, сидевшей в клетке с поломанным крылом. Мне было важно, чтобы она знала, что я не бросил ее. Докурив, я продолжал сидеть на бордюре.

Вдруг открылась дверь, и на стоянку вышел практически весь коллектив во главе с главврачом, с которой у меня был конфликт. Она снова стала кричать, что, мол, я здесь делаю и как вообще посмел прийти? Я объяснил, что хочу поддержать мою сову. В ответ звучали истерические крики о том, что птица не моя и принадлежит государству. Я же ей сказал, что сова принадлежит Богу. Мои слова ее остановили и на мгновение заставили задуматься, что дало мне надежду на то, что она начала понимать, но после короткой паузы я услышал, что если сейчас не уйду, то она вызовет полицию.

Иметь дело с полицией мне не хотелось. Разговоры с людьми в форме обычно ни к чему хорошему не приводят. Я сказал, что ухожу, но завтра им все равно позвоню.

На следующий день я попытался выяснить, как прошла операция. Мне ответили, что узнают и мне перезвонят. Через некоторое время раздался звонок, и мужской голос сообщил, что операция прошла успешно и что сова поправляется. Это, видимо, был работник центра, который тогда с главврачом присутствовал на стоянке, но все время молчал и, на мой взгляд, как-то неловко себя чувствовал. Еще тогда он показался мне нормальным человеком, но, судя по всему, был ниже по положению и по вполне понятным причинам вести себя по-другому не мог.

Я поблагодарил его и спросил, могу ли позвонить ему через пару дней узнать, как там дела. Он сказал, что могу. Меня успокоил наш разговор, и я облегченно вздохнул. На следующий день вновь раздался звонок – та же главврач холодным голосом сообщила, что сова умерла. Я опешил: как умерла? Только вчера я радовался, что операция прошла успешно, и вдруг на следующий день умерла? Она ответила, что такое бывает, и тем же бесчувственным голосом добавила, чтобы я их больше не беспокоил.

Я был подавлен этим известием. Неужели это правда? Неужели сова умерла? Я пошел в поле к месту, где мы с совой встретились.

Врачу я почему-то не верил, но ехать туда не мог, звонить уже тоже, оставалось только одно – писать. Я напечатал письмо и отправил по факсу – в нем требовал документально подтвердить совиную смерть в течение следующих пяти дней, в противном случае обещал привлечь к делу юристов и СМИ.

Письмо им, видимо, показалось убедительным, и вскоре, дня через три, я получил конверт с бумагами, в которых подтверждалась смерть совы. К нему была приложена какая-то дополнительная информация с использованием медицинских терминов, мне непонятных. Но даже это письмо мои сомнения до конца не рассеяло.