Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

У себя дома Петр бывал гостем. Он окружил себя проходимцами, одной из жен сделал женщину, которая до этого обслуживала известным образом солдат, а сам, по мнению некоторых историков, находился в любовной связи со своим фаворитом Меньшиковым, которого называл не иначе как Mein Herz. Периодами Петр впадал в депрессию, с 20 лет у него тряслась голова и имели место припадки эпилепсии. Отсутствующее, дикое выражение глаз легко заметить на портретах. Он не мог жить в комнатах с высоким потолком, и потолок для царя специально опускали или завешивали.

Он ел руками – без ножа и вилки. Посреди разговора мог плюнуть в лицо собеседника. После еды он спал, даже в гостях. Хронический алкоголик, он угрозами заставлял пить других. Гостей запирал и ставил охрану, следящую, чтобы все пили, а сам уходил спать. Шуга назначил председателем Коллегии, то есть Министром Всепьянейшего Собора, для которого сам написал Устав. Параграф первый Устава гласит: «Напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми».

Легко впадающий в гнев, он терял рассудок и становился зверем под влиянием вина. Протрезвев, он назначал казни. Он сам участвовал в пытках своих оппонентов, выбивал им зубы кулаком, работал палачом. Он приказал пытать сына. Он лично удостоверялся, что его противники мертвы. Война делала его маньяком. Людские потери в его войнах не подсчитаны до сих пор. Мудрость и доброта Петра – больше легенды подхалимов, чем правда. Петербург построен на костях десятков тысяч крестьян. Чудовищные расходы на войну разоряли государство. Налоги и хитрости, как выкачивать больше денег, умножаются: не будучи грамотным, он использовал наиболее изощренные советы своих подчиненных, часто противоречащие одни другим. Доходы шли, минуя казну, прямо в руки его генералов.

У царя было хобби: он любил рвать зубы у других и собирал их. Причем часто ошибался или нарочно, в назидание, рвал у своих приближенных и их жен здоровые зубы. После его смерти остались импортные щипцы да мешок с выдранными им зубами.

При нем заложена тайная политическая полиция, подчиняющаяся ему лично. Его приказ: «Иметь смотрение… чтоб в жителях не было шаткости». Петр признавался иностранцам о русском народе: «Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей». Петр умер от уремии, а по мнению профессора М. Покровского, от сифилиса, если только он не был отравлен [470].

Конечно, мы собрали мелочи. Собрали потому, что каждая такая деталь – новелла для писателя. Добавленные к общеизвестным достоинствам личности Петра, эти детали дали бы простор художнику. Но именно их не касается Пушкин в своих записях, создавая не образ , но монумент , теряя объективность и достоверность. Мифология вовсе не обязательно сопрягается с ложью. Это может быть всего лишь отбор. Вяземский писал об «Истории пугачевского бунта», что вполне можно отнести к другим пушкинским историческим работам: «Но в историю события, но в глубь его он почти не вникнул, не хотел вникнуть или, может быть, что вероятнее, не мог вникнуть по внешним причинам…» [471].

На деле жестокость, с которой Петром осуществлялась хирургическая операция на теле России, миллионные человеческие жертвы, положенные на чашу весов прогресса, породили другой, фольклорный образ царя – Антихриста, который Пушкин вспомнил. Но если глянуть шире, как минимум бесправие, тотальный контроль над умами, физическое уничтожение граждан и экспансия вовне – вот темы, которые можно считать вехами отсчета в правдивости изображения любого российского лидера. Без этих вех все описания склоняются к мифологии.

Поблагодарим цензуру. Когда после смерти поэта возник вопрос о печатании черновых материалов для истории Петра, цензоры изымали из записок все нежелательное. Выброшенное сохранилось в цензурном архиве. Естественно, цензура во все времена выбрасывала то, что работало против официально одобренного образа лидера. Однако и в изъятых у Пушкина текстах не удается найти такое, что пошатнуло бы миф. Поэт отмечал, что в идее государственной реконструкции были ум, доброжелательство и мудрость Петра, но практика жестока, «писана кнутом». Это, конечно, вычеркнуто. Цензура выкинула и любопытную фразу Пушкина, что Петр «в Синоде и Сенате объявил себя президентом». Отдельные критические детали исчезали и из других произведений, неизвестно, по чьей воле. Так, по свидетельству Вяземского, в «Медном всаднике» сперва был якобы сильный монолог Евгения против петровской реформы [472]. Сняла его цензура или убрал сам Пушкин, но, как известно, в поэме этого нет.