Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

Тандем «Пушкин – Петр» апологетически многажды отмечен в пушкинистике. Однако, несмотря на наличие астральной связи между духами, Петр не сообщил о своем отношении к Пушкину, и нам остается исследовать взгляд Пушкина на Петра без обратной связи.

Осмысление поэтом роли Петра имеет место в стихах, в прозе и еще в заметках «Долго Россия оставалась чуждой Европе…» и «О дворянстве». «Сущность пушкинского истолкования петровских преобразований остается спорной», – считал В. Пугачев [447]. Спор шел о том, что хотел сказать Пушкин, анализируя суть деятельности Петра: «Средства, которыми совершают переворот, не те, которыми его укрепляют. – Петр I одновременно Робеспьер и Наполеон (Воплощенная революция)». Ничего спорного тут не видится, это та же апологетика.

К пушкинскому восхищению царем Петром постоянно добавлялось то, что надо живущим в данный момент. Например, в советской пушкинистике считалось, что, употребив применительно к Петру слово «революция», Пушкин «дал новое направление русской истории» [448]. Пушкин-художник менялся и, казалось, чувствовал недостаточность одной розовой краски в описании своего героя как «сильного человека», «необыкновенной души», «северного исполина», «вдохновенного строителя». Немецкий писатель Кениг со слов Николая Мельгунова писал: «Судя по его (Пушкина. – Ю.Д.) симпатии к Петру, казалось, что он призван был отвергнуть нерасположенность к нему Карамзина» [449]. Читайте: отвергнуть критику и восхвалять. И действительно, годы спустя Пушкин стал еще ближе к официально одобренной точке зрения. Проявилось это, в частности, в конфликте Пушкина с Адамом Мицкевичем, который считал Петра мрачным символом империи-монстра, отрицательно относился к идее безмерно разрастающегося государства. Пушкин же, вдохновляясь своим героем, потерял здравый смысл: «Петр Великий, который один есть целая всемирная история».

А что если взглянуть трезвее в надежде понять, зачем писателю цари? Хотя принято считать, что Пушкин интересовался Петром всегда, фактически интерес связан с Николаем I и имеет своим началом верховную аудиенцию 1826 года, на которой тема явилась из уст царя. Царь Николай любил говорить прагматически: «Мы, инженеры». Но поскольку он сделался духовным отцом России, можно сказать, что Николай Первый был первым инженером человеческих душ. Или, в крайнем случае, вторым, после Петра Великого.

Подтекст формулы «Петр – Пушкин» следует читать «Николай – Пушкин». Переложим кратко содержание стихотворения «Стансы» на язык презренной прозы. «Стансы» значит то же, что «строфы», а согласно литературной энциклопедии, «по жанровому признаку строфы были закреплены за одой». Содержание «Стансов» вполне одическое. В первых двух строках поэт заявляет, что страх позади и в будущем он ожидает славы. Затем переходит к Петру, славу которого вначале омрачили мятежи и казни. Петр привлек сердца правдой, а нравы укротил наукой. Петр был смелым просветителем, патриотом и предвидел роль России. Далее с явным перехлестом рисуется многорукий, как буддийский бог, Петр:

Наконец, в последнем четверостишии поэт обращается к тому, кто, услышав его мольбы, вернул его из ссылки и от кого зависит теперь признание: конечно же, семейное сходство у Петра Великого с Николаем. Пушкин двуедин: он советует царю быть таким же неутомимым, твердым (после расправы с декабристами совет продолжать быть твердым вполне в русле официальной политики), но также не таить зла. Налицо компромисс: Пушкин воспевает преемственность героизма и мудрости Петра, генетически воспроизведенных в Николае, а за лояльность получает личное монаршее покровительство, однако же в связке со слежкой и «личной» цензурой царя.

В доказательство критики в адрес Николая часто ссылаются на высказывание поэта: «В нем много от прапорщика и мало от Петра Великого».

Однако в дневнике поэта записано: «Кто-то сказал о Государе: II у a beaucoup de praporchique en lui et un peu du Pierre le Grand». Кто-то сказал – не Пушкин. И перед концом жизни поэта, к десятилетию восшествия на престол Николая, пишется стихотворение «Пир Петра Первого», называемое в пушкинистике программным. Оно торжественно открывает первый выпуск пушкинского «Современника» за 1836 год. Но стихи без подписи Пушкина, который вдруг застеснялся публично выказать почести Николаю. Поэт перечисляет общеизвестные деяния «чудотворца-исполина» Петра, в основном военные доблести, во вполне традиционной манере. В конце во время пира царь прощает подданным вину. Комментарии связывали прощение с частичной амнистией декабристам, провозглашенной Николаем по случаю десятилетия своего правления. В советских источниках делается вывод, что Пушкин был якобы недоволен: царская амнистия оказалась неполной. «Пушкин еще раз показал непреклонность своей гражданской позиции», – пишут пушкинисты [450]. Но это, конечно же, натяжка.