30 октября 2006 года. Каждую минуту того утра мой мозг занимал сон, который я видела ночью. Судья встает и начинает зачитывать приговор: «Именем Российской Федерации… признать виновной в совершении преступлений, предусмотренных статьями… и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на шесть лет с отбыванием в колонии общего режима». Занавес.
Знаешь, бывают такие сны, которые хочется поскорее забыть, но они, как назло, очень долго не отпускают. Пугающе реалистичные, они вынуждают твое сознание возвращаться в события иллюзорной реальности, переживать их каждой клеточкой кожи, засасывая мысли в свое поганое болото.
Мой сон оказался именно таким. Вот только времени на то, чтобы мусолить его снова и снова, у меня не было. Потому что тем самым утром, спустя три месяца пребывания под следствием и хождения под подпиской, я должна была ехать в один из районных судов Москвы на оглашение приговора по моему уголовному делу.
Верю ли я в вещие сны? Не очень. Потому что все предшествующие реальные события и объективные обстоятельства и так указывали на то, что для меня в тот день все закончится не самым благоприятным образом. Но во мне, как и в любом не самом умном человеке, продолжала жить вера в чудо. Надежда, если хочешь. Говорят, она умирает последней… после того, как убьет нас.
В общем, мой сон сбылся. С небольшой поправочкой: меня приговорили не к шести, а к пяти годам и одному месяцу общего режима. Всего лишь? Всего лишь.
Итак, 30 октября 2006 года начала отсчет моя новая жизнь. Тюремная. Именно о ней я расскажу тебе на страницах этой книги. По этическим (но это не точно) причинам имена некоторых героев изменены, а описания мест и событий припорошены художественным вымыслом, но только слегка.
Что хотел сказать автор своим произведением? Обычно этот вопрос созревает в голове читателя в самом конце. Я же отвечу на него тебе сама и сразу. «Женская неволя» ни в коем случае не ставит своей целью романтизацию тюрьмы, впрочем, тебе это и так станет понятно. Я лишь хочу, чтобы каждый узнал, что жизнь существует по обе стороны колючей проволоки – и тут и там обитают люди. И в какую бы ситуацию тебя ни забросила судьба, всегда оставайся человеком.
Как только приговор был озвучен, в зал суда вошел конвой. На меня надели наручники и вывели. Немного попетляв по коридору, мы с моими «телохранителями» прибыли в конвойное помещение, попросту – конвойка. Располагалось оно, если не ошибаюсь, на цокольном этаже. Впрочем, после перенесенного стресса об этом судить мне было сложно, да и не особо нужно.
В конвойке предстояло почти до самого вечера ожидать, когда наберут таких же, как я, чтобы всех дружно загрузить в автозак и развезти по столичным следственным изоляторам – СИЗО. Сначала меня хотели запихнуть в узкую и тесную камеру, состоящую из четырех стен и лавки. Но когда я увидела, что размеры помещения едва ли превышают метр на метр, мне реально подурнело. А что делать? Как примирить мою клаустрофобию, приобретенную еще в детстве, что на ближайшие пять лет ограниченные пространства станут для меня единственно доступными.
Конвоир, надо отдать ему должное, сжалился надо мной и не стал запирать в этот жуткий «стакан». Просто пристегнул одну руку наручником в трубе возле батареи в одной из комнат конвойки. Там я смогла относительно удобно расположиться на лавке и думать о вечном. Что делать?
Если ставить этот вопрос глобально, ответить на него у меня не получалось. В тот момент мысли крутились только вокруг того, что жизнь кончена и что зря заранее не припасла какой-нибудь крысиный яд – сейчас бы он очень пригодился. Готова ли я была прекратить свое существование здесь и сейчас? Думаю, да. Пожалела ли я потом хоть раз, что тогда мне не подвернулась такая возможность? Нет и еще раз нет.
В общем, я решила разделить глобальный вопрос на мелкие, но доступные на тот момент задачи. Надо сказать, я поступила чересчур самонадеянно, не прихватив из дома сумку с вещами, ну и сухари или что там принято брать с собой в места не столь отдаленные. При мне был лишь небольшой пакетик с бутылочкой питьевого йогурта и книгой Хьюго Селби-младшего «Реквием по мечте». Той самой, по которой сняли одноименный фильм, пересмотренный мной не один десяток раз. Нравился не темой, но атмосферой… безысходности, что ли. Такой, знаешь, жизнеутверждающей безысходности. Когда у тебя наступает трындец и ты видишь, что кого-то тоже накрывает трындец, причем куда более трындецовый, градус твоего личного трындеца уже изрядно снижается. И жизнь как бы продолжается.
Читать дальше