Петр Любомиров - Записки пулемётчика

Как попал я в батальон?

В точности сам теперь не припомню. Я был добровольцем, так как формирования, подобные нашему, были строго добровольными. Но писал ли я куда заявление или все решалось проще, сказать сейчас трудно. Как-то само-собой так получилось: едва успев закончить среднюю школу, вместе со своими товарищами я оказался в одном боевом строю со взрослыми районными партийными активистами.

Вместе с винтовкой я принес домой кожаный, шоколадного цвета, новенький подсумок, полсотни патронов.

Сразу же встал вопрос: куда все это девать? Мама, в военных вопросах человек несведущий, ничего не могла посоветовать, а отца дома уже не было — ушел в армию, в первый же день войны, двадцать второго июня.

В семье нашей еще трое мужчин — три моих брата. Но первый, самый старший из нас, уже рыл где-то под Москвой окопы, находясь в трудовой армии. А два младших — одному четырнадцать лет, другому всего девять — в военные консультанты мне не годились.

В конце концов, после длительной дискуссии, семейный «военный совет» решил: хранить боевое оружие лучше всего, пожалуй, у меня под кроватью. Туда все и упрятали.

Я родился и жил в бывшей Московской, по новому административному делению — Калининской области, в поселке Ривицкого завода. Область перед войной включала в себя еще и значительную часть Псковщины, начинаясь от границ с Латвией и заканчиваясь где-то под Ярославлем. Ближе к Ярославлю мы и жили.

Пламя войны поселка не коснулось. Оно ни разу не приблизилось к нашей лесной стороне даже на сотню километров.

Но мы жили войной.

Как красные отряды чоновцев времен Николая Островского гонялись за бандитами, так и мы, бойцы истребительного батальона, выискивали диверсантов. Выловить, правда, никого не пришлось. Но каждый раз, как только поступал сигнал о пролетевшем поблизости вражеском самолете, мы, собранные по тревоге, с винтовками наперевес прочесывали окрестные леса, а однажды выезжали на машинах-полуторках даже за пределы района.

Много часов пришлось мне в те дни отдежурить на пожарной каланче райцентра: с нее велось наблюдение за воздухом.

Если говорить откровенно, пользы от такого стояния на вышке было, пожалуй, не много. Но дни и ночи, проведенные на первом в моей жизни боевом посту, не прошли даром. С каланчи хорошо виделось на многие километры кругом (мне казалось, что я вижу всю страну), и в ожидании, когда по скрипучей деревянной лестнице поднимется наверх смена, было достаточно времени поразмыслить и о самых первых, не очень-то утешительных сводках Информбюро, и о многом Другом.

Там, на высоте, получал я свое первое военное образование.

А может, и не там, а значительно раньше? Еще в школе и даже до школы — на детской спортивной площадке, которую в двадцатых годах организовали в нашем рабочем поселке, и где мы, тогдашняя заводская ребятня, помимо всего прочего, учились еще и маршировать, и петь в строю песни.

Маршировали мы, помню, много, чуть ли не каждый день.

— Кто там шагает правой? — «грозно» насупив брови, вопрошал наш командир — заводской комсомолец, осоавиахимовец, в матерчатой, защитного цвета фуражке и гимнастерке, перепоясанной портупеей, и мы, ребятня, сколько было силы, в такт скандировали:

— Левой!!!

— Левой!!!

— Левой!!!

Спустя несколько лет, учась в школе, я прочитал стихотворение Владимира Маяковского «Левый марш», узнавая знакомые строки, и долго, помнится, ходил под впечатлением, будто сам поэт, а не кто-то другой, и был тем нашим командиром — в гимнастерке, перепоясанной портупеей.

В дежурствах на вышке, занятиях по строевой и тактической подготовке незаметно пролетело время. Все чаще устраивались вызовы по тревоге, все чаще — днем и ночью — совершали мы марши-броски к местам предполагаемой высадки немецких парашютистов. Я чувствовал, как все больше втягиваюсь в необычную для меня жизнь, и не только я, а все люди вокруг на глазах меняются, становясь совершенно другими, не такими, как были в мирное время.

В этой новой для всех жизни нашли в конце концов свое место и мои младшие братья: когда я задерживался на дежурстве, они приносили мне на каланчу обед или ужин, а если оставались дома одни, без матери, — поочередно, сговариваясь друг с другом, — несли «вахту» по охране оружия и склада боеприпасов, устроенного под кроватью.

Братьям своим я полностью доверял, тем более, что круг их обязанностей все расширялся, и в скором времени они сделались моими связными. Когда меня срочно вызывали в отряд, а я дома отсутствовал, уходил купаться, они бежали по двум направлениям, сразу на две речки, на которых я мог оказаться — на Волчину и на Мологу. Делали так они, конечно, для страховки: я обязательно докладывал им, где, в каком именно месте следует меня искать в случае тревоги. В те дни я не раз подумывал, что если придется партизанить, моим братишкам можно будет, пожалуй, давать поручения и посерьезнее.