Константин Михаленко - Небо стоит верности

— Вас понял…

И нам видно, как «Приамурье» круто забирает влево, за ним следует второй корабль. Мы ложимся на свой курс и продолжаем прерванную разведку. А вскоре в телефонах звучит уже знакомый голос:

— Борт сорок один семьдесят семь. Я — «Приамурье». Иду рекомендованным вами курсом. Выход вижу. Большое, большое спасибо!..

Еще час полета, и мы будем дома. Но Фома протягивает мне телеграфный бланк (надо же, какая официальность!):

«Борту сорок один семьдесят семь тчк Несколько дней станция Комрво не выходит на связь тчк Возможности выясните причины тчк Сообщите нам тчк Беляев».

Юра Беляев, начальник гидрометеослужбы Сахалина, мой давнишний знакомый еще по Арктике, зря беспокоить просьбами не станет. Станция не вышла на связь, значит, что-то там произошло. Что же? Как это узнать? До ближайшего аэродрома сотни километров.

Пока я ломаю голову в поисках выхода, Вадим Петрович делает расчет курса на станцию, и мы разворачиваемся к ней.

Минут пять спустя гидролог Анатолий Орленко протягивает мне листок бумаги, испещренный фигурками танцующих человечков. Я недоуменно смотрю на замысловатые рисунки. И наконец понимаю. Толя разработал условную сигнализацию, с помощью которой можно узнать, что произошло на станции. Например, при выходе из строя рации люди должны поднять руки вверх. Если есть больные — один ложится на снег. Требуется срочная помощь — вращение шапками над головой…

Система связи с землей решена действительно гениально. А вот выйдет ли кто-нибудь из домика? Поймут ли наши вопросы, ответят ли на них?

Вдали начинает просматриваться берег, вдоль которого бродят клочья тумана.

Самолет швыряет из стороны в сторону сильными порывами ветра. Обычно в такую погоду мы не подходим близко к берегу…

Внизу мелькает темная поросль тайги, а вот и одинокий домик! Обрушиваю на крышу дома грохот моторов. Захожу снова.

Возле домика никого нет. Еще заход. Ревут неистово моторы.

Наконец различаем суетящихся людей.

— Сколько?

— Четверо.

— Это уже хорошо.

— Готовь вымпел к сбросу!

— Есть!

— Внимание экипажу! Заход на сброс!

Дима открывает дверь и выпускает на шнуре буй вымпела.

Четверо бегут по снегу. Вот они собираются вместе, изучают наш «код». Молодец Орленко! Еще заход. И еще. Четверо становятся в ряд, поднимают руки вверх и машут шапками над головами.

— Вышла из строя рация, — расшифровывает сигналы Анатолий. — Требуется помощь, своими силами починить не могут…

В Южно-Сахалинск летят короткие позывные морзянки. Точки и тире складываются в слова:

«Управление гидрометеослужбы Беляеву тчк Порядок тчк Видели четверых тчк Отказала рация тчк Просят помощь борт 4177».

Мы знаем — помощь придет немедленно.

— Ну, кэп, туманы позади, — говорит мне Кириллов. — Терпеть не могу эти проливы… Лезем туда, как черту в пасть!

— Никак, вибрация в коленках появилась? — не оборачиваясь, подтруниваю над штурманом. — Может, пора на пенсию или в более теплые широты, а, Михалыч?

— Да ну тебя! — отмахивается он. — Цветочки или помидоры возить в столицу — не по мне! Мы, брат, с тобой одной веревочкой связаны — от льдышек никуда!

Герой Советского Союза и национальный герой Югославии Михаил Михайлович Кириллов обладает редкой профессией штурмана-аэросъемщика. Эта работа и привела его в полярную авиацию. Но давно закончилась аэрофотосъемка северных районов, и ушли в другие места съемочные экспедиции. А Кириллов остался. Он остался верен суровому арктическому небу. Уж такая она, Арктика, стоит ее только увидеть!..

Мы заканчиваем облет Центрального Арктического бассейна. Позади трудный участок полетов — район Земли Франца-Иосифа, где всегда никудышная погода, где высокие ледяные купола островов закрыты шапками облаков и в любую секунду могут встать на пути смертельной опасностью, где в проливах вечно бродят туманы, а локатор не очень-то четко рисует линию берега.

Мы заканчиваем ледовую разведку. Осталось привязать последний галс к ориентирам.

— Командир, — просовывает голову между мной и Кирилловым радист Степан Таганцев, — с Диксона поступила телеграмма.

— Что там у них?

Радист протягивает мне бортжурнал, куда торопливыми буквами занесена принятая телеграмма:

«Борту 4177 тчк Взять курс запад-северо-запад зпт восемьдесят — девяносто миль этому курсу на кромке льда стоит корабль тчк Выйти на него зпт вступить непосредственную связь зпт его запросу сделать разведку из расчета вашего запаса топлива тчк Позывной зпт борту корабля «Ленин» тчк Ясность подтвердите тчк Диксон тчк».