Константин Михаленко - Небо стоит верности

— Около девятнадцати тонн… — обреченно отвечаю Васильеву.

— А оторвался легко. — И, указав на Шевелева и себя, снова спрашивает: — А сколько же с нами?

— Около двадцати тонн будет, — отвечаю не задумываясь.

— Вот как?! — смеется Васильев. — Неужто мы с Марком Иванычем на всю тонну тянем?

— Не на тонну, но… Все-таки начальство везем!.. Запас горючего не помешает!

— Ох хитрец! — восклицает Васильев. — Начальством прикрываешься? — И тут же оборачивается к Шевелеву: — Марк Иваныч, надо будет официально узаконить этот полетный вес. В таких полетах меньше нельзя. Как думаешь?

— Давно прошу об этом вашу инспекцию! — отвечает Шевелев. — Да никто не хочет брать на себя ответственность, а летчикам вот так — выкручивайся!

— Ну-ну, уж и с претензиями!.. Дай до Москвы добраться — утвердим!

Неторопливо текут часы полета. Включаю носовую фару. На ее световой луч нанизываются гирлянды снежинок, а то вдруг расплывается в стороны белая стена облаков. Когда облачность обрывается, внизу видно море — фосфоресцирующие гребешки волн среди бездонного мрака.

Каждые полчаса радист передает полоску бумаги со сводкой погоды на СП: низкая облачность, временами туман…

Приступаю к снижению. Самолет, пронизывая толстый слой облаков, стремительно несется к поверхности моря. Внизу, растворенные в молоке облачности, мелькают огни старта…

Васильев вместе с Шевелевым уходят знакомиться с лагерем, а мы приступаем к разгрузке. Вскоре на борту остаются только взятые нами бочки с бензином — прибавка к основному запасу топлива на обратный путь.

— Что за бочки? — спрашивает Васильев, возвращаясь.

Пока я раздумываю, что ответить, на выручку приходит Дима.

— Пустую тару вывозим! — беззастенчиво врет он.

— Ну-ну… — Васильев смотрит на меня, на механика, снова на меня. — Хорошо. Только осторожней на взлете: начальство везете и… опять же пустую тару!..

Дима скромно отступает за мою спину.

В полете Фома вновь передает мне листки со сводками погоды на побережье.

Все порты закрыты. Принимает только Певек, но мы идем на мыс Шмидта.

— Объясни, командир, почему мы идем на закрытый Шмидт, а не в открытый Певек? — обращается ко мне Васильев.

— В Певеке коварный микроклимат: может в одну минуту закрыть. И горы. А с посадочными средствами плохо. На Шмидте они лучше. Не сможем сесть там, тогда у нас есть запасной — Певек.

— М-м-да, — вздыхает Васильев. — Уравнение с одними неизвестными!

— Как и в каждом полете, — вступает в разговор Шевелев. — Такая уж работа у наших летчиков!

Васильев не отвечает. Он склонил голову к окошку и заглядывает вниз. А там все та же темная поверхность океана, взлохмаченная штормом…

— Горючего хватит?

— Должно.

О том, что Дима потихоньку перекачивает горючее из бочек в фюзеляжные баки, Васильеву не говорю.

— Спасательные средства есть?

— Да.

— А пользоваться ими хоть умеете?

— А как же? Это наша работа.

— Работа! — вдруг вскипает Васильев. — Наказание, а не работа! Сколько еще лететь?

— Час.

— Погода на Шмидте?

— Все та же: высота пятьдесят метров, видимость пятьсот, морось.

Инспектор встревожен, вновь и вновь перечитывает сводки погоды, посматривает на бензиномеры. Их показания, наверное, расстраивают его вконец: нетрудно подсчитать, что в баках горючего на полтора часа… Правда, он не знает, что еще на час полета есть горючее в бочках. Но и этого негусто…

— Может, пойдем на запасной? — спрашивает Васильев.

— Нельзя. Горючего в обрез. Идем напрямую. И погода на Шмидте нормальная…

— Это, по-твоему, нормальная? — тычет мне последнюю сводку Васильев.

— Нормальная.

— И горючего хватит?!

— Должно…

— Э-эх! — только и может вымолвить инспектор.

Вот и зона аэропорта. Снижаемся. Уже показались огни старта, пройдена ближняя приводная радиостанция.

И вдруг гаснут все огни, безжизненно повисают стрелки радиокомпасов. В наушниках молчание… Потом, уже на земле, узнаем, что на электростанции выбило от перегрузки предохранители, была запущена аварийная электростанция, но и она не выдержала перегрузки… А сейчас — темнота и молчание в эфире. Беспомощно повисли стрелки радиоприборов.

— На второй круг! — кричит Васильев, хватаясь за секторы управления двигателями. — На второй круг!

Пойти на второй круг — значит тут же потерять едва видимую землю. И неизвестно, сколько придется кружить в воздухе. Горючего не так уж много, и вряд ли удастся дотянуть до запасного… Значит, надо садиться! Я отстраняю руку Васильева от секторов и берусь за них сам: