Вячеслав Огрызко - Кто и почему запрещал роман «Жизнь и судьба»

Мировая реакция и её идеологи очень хотели бы установления и в Советском Союзе такого рода «свобод», чтобы снова сесть на шею рабочих и крестьян. Но эти надежды безнадёжны,

Вы хотели бы по этому вопросу дискуссий, «суда народа» (как вы выражаетесь в письме). В этом «суде» вы хотели бы по существу рассмотреть и решить спор между коммунизмом и капитализмом.

Но приговор суда советского народа по этому спору вынесен уже давно и вынесен окончательно.

В течение 1917–1921 гг. и 1941–1945 гг. советский народ под руководством Коммунистической партии с оружием в руках вёл «дискуссию» с мировой реакцией и вынес свой окончательный приговор, подтвердил свой окончательный и бесповоротный выбор в отношении социалистической системы и советской свободы и демократии.

Правильность избранного нашей Партией и советским народом пути проверена историей, одобрена историей: победой социалистической революции, принципов коммунизма в странах с населением свыше миллиарда людей, победой национально-освободительной борьбы колониальных народов с населением в полтора миллиарда людей.

Полное крушение системы капитализма в 13 странах Европы и Азии, мощный рост мировой системы социализма, крушение колониальной системы империализма, огромный размах рабочего и национально-освободительного движения во всём мире – всё это означает победу принципов, идеологии коммунизма и поражение идеологии, принципов капитализма, в том числе и принципов буржуазной свободы и демократии. Принципы коммунизма завоёвывают мир.

Вопрос окончательного крушения т.наз. «свободного» мира, т.е. омерзительной системы капитализма и буржуазной идеологии есть лишь вопрос времени и притом не столь отдалённого. История уже вынесла свой смертный приговор этой системе.

Партии и советскому народу нет никакой необходимости вести с Вами дискуссию по давно решённым вопросам. У них есть более важные и нужные дела.

Mы не сомневаемся в том, что Вам позиция партии и советского народа по этим вопросам хорошо известна.

Вы не можете ожидать, чтобы Партия и народ отказались от своих принципов и разрешили «свободу» пропаганды буржуазных, реакционных принципов. Они не хотят и не могут приспособить свою политику к вашим ошибочным и враждебным нам принципам, не станут перед Вами на колени.

III

Мы советуем Вам:

разумно, оценить своё произведение, его ошибочность и вредность,

подняться над своей глубоко субъективистской, индивидуалистической позицией и стать на объективную точку зрения, проверенную всем ходом истории,

выйти из тупика, в который Вы сами себя завели,

и пойти в ногу со всем советским народом, строящим новый мир. Определите своё место в гигантской борьбе двух мировых систем, С кем пойти?

На этом единственно правильном, единственно прогрессивном и подлинно гуманистическом пути для любого советского человека и любого советского писателя открываются широчайшие перспективы свободной творческой деятельности на благо общества.

Центральный Комитет готов будет оказать Вам всяческую поддержку на этом пути.

Мы не хотим Вам, разумеется, навязывать своих взглядов, идейных принципов коммунизма Вы можете оставаться и при своих взглядах.

Но Вы должны знать, что партия и советский народ никому не позволят пропагандировать в нашей стране уродство буржуазных, реакционных взглядов. Всякое нарушение советской законности в этом отношении будет решительно пресечено, так как это делали в своё время Ленин и Дзержинский.

Если Вы пойдёте на борьбу против Партии и представляемого ею советского народа, то исход этой борьбы не трудно предвидеть» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 174, лл. 15–28).

Вернувшись после встречи домой, Гроссман всё рассказал своей жене и тут же сделал по памяти запись своей беседы с Сусловым. Это всё тут же стало известно Лубянке. Уже 25 июля 1962 года главный чекист сообщил:

«Товарищу Суслову М.А.

Докладываю Вам о реагировании писателя Гроссмана B.C. на Вашу беседу с ним 23 июля с.г.

Гроссман, узнав о вызове в ЦК КПСС, сказал жене: «Ничего особенного я от этого не жду. Ничего плохого они мне не сделают. Но с ними поговорить мне надо. В смысле книги тоже ничего хорошего не сделают».

Вернувшись домой, Гроссман подробно рассказал жене о содержании состоявшейся беседы. На её вопрос можно ли надеяться на издание романа, ответил: «...Книга признана политически вредной и несравнимой даже с Пастернаком по своей опасности... На моё письмо отвечено отказом. Книга напечатана не будет и возвращена не будет...»