Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй

На другой день к снова увидел ее, когда шел ка работу. Мы стали встречаться часто, и всякий раз к недоумевал: чья это дочь? В село мы приехали недавно, и семьями еще не успели ни с кем подружиться. Лицо девочки знакомо — и все, но чья она, хоть убей не вспомню, Знаешь, бывают такие лица с очень правильными чертами, будто их выточила рука искусного мастера. И у женщин бывают, и у мужчин. У этой девочки было продолговатое лицо с красивым овалом. Прямой нос с легкой горбинкой, с тонкими ноздрями. Только глаза чуть узковаты и с хитринкой в уголках. Смотрят на тебя такие глаза и будто знают твой секрет, да помалкивают. Девочка очень напоминала мне кого-то из моих взрослых знакомых, особенно взглядом.

В те дни мне приходилось больше мотаться по командировкам, чем сидеть на месте. В постоянных разъездах уже начал забывать о загадочной незнакомке.

Ты знаешь нашего брата, районное начальство. Тут мы за все в ответе, приходится вмешиваться во все дела района. Как-то зашел в школу, надо было побеседовать с преподавателем в седьмом классе. Кажется, шел урок географии. Я присел на заднюю парту. Учитель вызывал учеников к карте и спрашивал. Слышу фамилию «Естемесова» и вижу — к карте пошла та самая девочка. Я узнал знакомые узкие глаза, чуть портившие красивое, тонкое лицо, узнал хитринку в их выражении. Но подожди... «Естемесова»? «Естемесова»... Мурзахмет Естемесов! Стройный, красивый лейтенант! Широкий гладкий лоб, с горбинкой, с тонкими ноздрями нос! И особенная хитринка в глазах, которая сразу располагает к себе.

Но ведь на свете немало внешне похожих людей!..

Я терялся в догадках. Мурзахмет был моим фронтовым другом. Ты его не знаешь. К вам на Сиваш я прибыл в начале сорок четвертого, прямо из училища, а до этого ремонтировался в госпитале. С Мурзахметом мы встретились в конце сорок второго под Ржевом. Я был сержантом, Мурзахмет — нашим командиром взвода. Несмотря на разницу в звании, мы были с ним настоящими друзьями. Сам знаешь, на фронте демократия на высоте. В начале года мы вели наступление. Потери были большими, а участок освободили маленький. Потом нам говорили, что мы отвлекли немцев от Сталинграда. Позже перешли в оборону. Короче говоря, мы с Мурзахметом больше полугода прожили в одном окопе. На фронте это очень долгая дружба, она стоит многих мирных лет... Потом я потерял его, в прямом смысле, понимаешь, нес на спине и потерял.

— Он же не вещмешок! — удивился я.

— Такая, брат, .сложилась обстановка. — Мангас замолчал, нахмурился. — Помнишь, Совинформбюро сообщало: там-то происходили бои местного значения. Весной сорок третьего на нашем участке происходили именно такие бои. Но порой бывало так жарко, что каждому хотелось участвовать лучше в больших сражениях, чем вот в таких, «местного значения». Мы получили приказ потеснить немецкую дивизию и пошли в наступление через болото и мелколесье. Нелегка была эта операция, и она уже почти удалась нам, если бы не подоспели свежие силы немцев. Нас двинули обратно. Людей после наступления осталось совсем немного, не выдержали мы натиска и, чтобы не попасть в окружение, начали, честно говоря, драпать. Кругом болота, болота. На мне были кирзовые сапоги с широкими голенищами. Как увязнет нога, так и сапога нет, хоть шлепай в одной портянке. В таких условиях незаменимы солдатские ботинки с обмотками, а с сапогами беда. Рядом со мной бежал Мурзахмет, потом я потерял его из виду. Когда отступаешь, невозможно придерживаться какого-то порядка и следить друг за другом, тем более, что немцы идут буквально по пятам. Вдобавок: один пулемет противника обосновался сбоку и чешет по нас, собака. С этими злосчастными сапогами я возился, возился и отстал от своих. Огляделся и, надо сказать, струхнул. Вдруг слышу кто-то зовет меня: «Мангас! Мангас!» Я прилег на кочку и осматриваюсь. Но в то же время не забываю, что бегу последним и что задерживаться опасно. Вскочил я и опять слышу голос, причем сзади. Говорят, и батыру смерть не тетушка, как же мне одному назад, против немцев идти? Заколебался, озираюсь по сторонам. И опять зов: «Мангас!..» Как в предсмертной тоске, зовет. Не выдержал я, ринулся назад, на голос. Вижу, за кочкой лежит Мурзахмет и смотрит на меня, ну точь-в-точь как подстреленная птица. Поднимается на локте и тянется ко мне. Ранило его выше колена, кость цела, но ступать на одну ногу он не мог.

В каких только переделках не побываешь на фронте! Но такую адскую муку, как в тот раз, когда я нес Мурзахмета, мне не приходилось терпеть. Кругом болото, ползти с тяжелораненым невозможно. Да не то, что ползти, тут идти-то невозможно, еле-еле ноги вытаскиваешь. Ползти нельзя, надо нести. А как понесешь и далеко ли пронесешь человека, который крупнее тебя в полтора раза? Можно бы и понести кое-как, но сбоку пулемет, собака, так и чешет без передышки. Я взваливаю Мурзахмета на спину, тащу до изнеможения, потом опускаю, он обхватывает меня за шею и двигаемся на трех ногах. Как только пулеметная очередь, оба падаем в воду. Мурзахмет, не переставая, стонет.